Через границы — к миру

Ежегодно 8 мая Норвегия отмечает День освобождения, а в приграничном Киркенесе проходят памятные мероприятия. В том числе, с 1952 года, возле монумента, посвященного освобождению Финнмарка советской армией. Сегодня мы хотим поделиться с читателями удивительной историей из военных времен, из тех самых мест…

Папа всегда был на задании

Кирстен Басма было три года, когда в 1940 году немцы оккупировали Норвегию. Одно из самых ранних ее воспоминаний — военнопленные русские солдаты. Лагерь военнопленных находился всего в нескольких метрах от дома Кирстен.

Пленные были худющие, грязные, ноги обмотаны тряпьем, ходили кругами за колючей проволокой. И спали на улице, сбившись в кучки. Многие замерзали насмерть.
Нам, детям, не разрешали разговаривать с русскими пленными, но мы носили им хлеб, всовывали куски в руки. Иногда кому-нибудь из нас доставался подарок: они делали игрушки с шариком на шнурке и птичкой, которая начинала клевать, когда шарик поворачивался.

Когда бомбардировки Киркенеса участились, вся семья перебиралась повыше в горы. Они неделями жили в маленькой избушке, часто без отца.

Папа всегда был где-то на задании. Он принимал норвежских партизан, которых обучали в Советском Союзе. Он участвовал в актах саботажа против немцев и сообщал сведения партизанам, которые приходили к нам домой. Отец на меня сердился, потому что я его везде разыскивала. Но я просто думала, что пока я рядом, с ним ничего не случится, — вспоминает женщина.
Немцы несколько раз забирали отца Кирстен на допрос. Однажды пригрозили: в следующий раз не выпустим. Тогда отец решился бежать в СССР. Вся семья должна была отправиться с рыбаком по имени Савио. Детям дали снотворного, так что они спали, когда рыбацкое суденышко пробиралось мимо немецких сторожевиков вдоль берегов северной Норвегии.
Дело было осенью, погода стояла пасмурная, кругом темень. Так и было задумано: важно, чтобы на небе не было луны. Волны вблизи Киркенеса в это время года небольшие, но беспокойные порывы ветра все чаще хлестали черную воду. Турлейф — отец Кирстен — переоделся рыбаком. Семеро детей и две женщины — жены Турлейфа и Савио — прятались под палубой.
Немцы узнали Савио, они ведь каждый день видели, как он на своем судне выходил из фьорда. Савио помахал им рукой, а немцы пожелали ему удачной рыбалки.

Они идут, они идут!

В ночь побега ветер усилился, и лодка стала крениться все больше. Когда дети проснулись, шторм уже разыгрался не на шутку. Суденышко карабкалось по волнам вверх, а потом скатывалось вниз, вниз… Детей стало тошнить.
Кирстен помнит свою матросскую блузу. Тетя сшила ее из флаговой ткани, которую отец украл с немецкого склада.

Ткань была красного цвета, шершавая и колючая, было очень неприятно, когда она касалась тела, — говорит Кирстен Басма.
Дети расплакались, их одежда была перепачкана рвотой. Но блуза Кирстен стойко сопротивлялась и оставалась относительно чистой. Из-за качки железная печь в каюте сорвалась с креплений и стала беспорядочно елозить по настилу, а наверху, на палубе, туда-сюда моталась тяжелая цепь. Все это только усиливало качку. Лодку стало захлестывать волнами.

Маме было некогда заниматься нами, детьми, потому что она была на палубе и помогала мужчинам. Они ее привязали, чтобы не смыло, и мама вычерпывала из лодки воду — стояла там час за часом и вычерпывала, — рассказывает Кирстен.
Управляющие судном взрослые потеряли взятый было курс. Когда луч прожектора, пробегая над штормовыми волнами, слегка задел лодку, они поняли, что слишком приблизились к Петсамо и к немцам, поэтому нужно постараться уйти подальше в море.
И тут заглох двигатель: заклинило. Судно стало дрейфовать в темноте. Турлейф запаниковал, всюду ему начали мерещиться немецкие корабли и подводные лодки. Он закричал: «Они идут, они идут!», и начал вытаскивать динамитные шашки, которые взял с собой. Так они решили заранее: если немцы попытаются их схватить, они подорвут себя. Динамит — это запасной выход.
Высокие волны разбили о судно маленькую шлюпку, которая была у них на буксире. Обломки этого крушения вынесло на берег, где их позднее обнаружили немцы.

Они сказали всем, что нашли на одном островке тело моей матери. Так что нас объявили погибшими. Поэтому дома все думали, что мы потонули в шторм, — рассказывает Кирстен.

Спасение

Внезапно из тумана вынырнул военный корабль с русскими буквами на носу. Тут взрослые сообразили, что оказались вблизи советских территориальных вод. Беглецов доставили в порт на полуострове Рыбачьем.

Мы на ногах стоять не могли, все качалось, — рассказывает Кирстен. — Военные моряки отнесли нас в землянку с торфяной крышей. Там, под землей, стояли длинные столы, а вокруг них сидело множество солдат. Нам налили по большой кружке чая и угостили вкуснейшими бутербродами. На них был толстенный слой масла.
Несколько дней они прожили в землянке. Иногда прямо по ним пробегали здоровенные крысы.

Морпехи очень нам, детям, обрадовались, играли с нами. И нам нравилось, что они о нас заботятся. Один раз они взяли нас с собой на спектакль — это очень яркое воспоминание. Другое, тоже яркое — моя первая вошь. Что-то ползло по мне, что-то белое и блестящее. И укусило! Потом у нас еще было много вшей. Нас каждый день обрабатывали, чтобы их вывести.
Затем оба семейства доставили в лагерь для беженцев, в Мончегорск. В этом лагере жили и другие беженцы, эвакуированные из России.

В комнате, куда нас поселили, на потолке были нарисованы фрукты и ягоды. По вечерам, лежа в постели, прежде чем заснуть, мы понарошку ели виноград. На самом же деле еды было не так и много: в основном, фасоль и чай. За все годы, проведенные в СССР, молока мы не видели. Но у русских и у самих еды не было.
Случалось, что русские беженцы приходили и просили дать хоть что-нибудь, но норвежской семье нечем было с ними поделиться. Наоборот, дети, случалось, даже дрались из-за еды.

Детям, жившим в этих бараках, было очень любопытно, и они часто к нам прибегали. Мы им показывали картинки в наших норвежских учебниках, а дети переводили подписи к ним на русский. Скоро мы научились болтать по-русски.
В бараке семья получила собственную комнату. Мама, младшая сестренка и Кирстен спали на одной кровати. По ночам они прижимались друг к другу и спали в верхней одежде. Температура воздуха на улице могла опускаться до минус сорока градусов! В бараке была всего одна печь, а их комната находилась от нее дальше всех и поэтому никогда не прогревалась.

Моя мама прямо надрывалась по вечерам и ночам — пилила деревья и везла дрова домой на санках. Ей приходилось делать это как бы чуть-чуть тайно. Но комендант — начальник барака — смотрел на это сквозь пальцы и ничего не говорил. Пытаться отапливать этот барак было все равно, что отапливать улицу.
Иногда они по льду ходили в баню на другом берегу.

После бани кто хотел, мог налить себе компота и попить. Это был замечательно вкусный, красный, восхитительный напиток! Холодный компот после бани — это было чудно. А потом — обратно по льду, домой, в барачный лагерь.
Чтобы заработать немного денег, мама Кирстен вязала свитеры и кофты и продавала их русским женщинам.

Мама взяла с собой вязальные спицы, когда мы бежали в Советский Союз.

Ты не должна плакать

После двух лет жизни в советском лагере для беженцев пришел мир, и Кирстен вернулась обратно в Киркенес — разоренный и разрушенный.

Мы поехали домой паромом через фьорд, еще не зная, что наш дом разбомбили. Мы с сестрой побежали к игровому домику, но увидели там тоже лишь пепелище.
В доме бабушки неподалеку собрались родные и близкие, которые видели, как семейство Басма шло по улице. Было лето, дети стояли вдоль стен домов и смотрели на приехавших. Взрослые начали плакать.

Я не понимала, почему они плачут. Думала, они обрадуются, что мы вернулись.
Киркенес лежал в руинах, еды не хватало, поэтому несколько сотен детей решили отправить в Швецию. Кирстен была среди них. Ее снова отправляли на чужбину, на этот раз совершенно одну, к чужим людям.

И вот пришел тот день, когда мне нужно было уезжать, и я получила в подарок от дяди маленький красный чемоданчик. В нем лежала зубная щетка и шапочка, которую я очень любила. Вот и все, что было у меня с собой. Ну и одежда, которая на мне. На пристани было целое море слез. Но папа сказал мне: «Ты не должна плакать, ты уже большая и умная девочка». А мне еще и восьми лет не было, — рассказывает Кирстен.
На протяжении всего пути она тосковала по дому в Норвегии, уехать оттуда было для нее настоящим ужасом. А еще была обида на родных, что отправили ее неизвестно куда.
В Швеции ее приютила приемная семья, которая жила на хуторе в местечке Дегербэккен, где стоял красный дом с белыми углами. Там был хлев, в котором стояли две коровы — Рита и Роза, и конюшня с двумя лошадьми.

Там мне было очень, очень хорошо. Меня брали с собой в хлев, и я научилась доить корову одной рукой. Но как же трудно мне приходилось с новым языком! Я только что научилась говорить по-русски, а теперь нужно было еще и шведский осваивать.
Через восемь месяцев девочке пришло время возвращаться в Норвегию.

Я совершенно не хотела уезжать. Убежала и спряталась в сарае. Я знала, что там, в Норвегии, родители строят новый дом. Они писали мне замечательные письма и звали домой. Но я не решалась, не собиралась возвращаться. Однако пришлось…
Когда корабль с норвежскими детьми прибыл в Киркенес и девочка увидела своих родителей, все обиды закончились.

Тяжелее всего быть одной

Во время войны в Норвегии и в СССР Кирстен была вместе со своей семьей.

Жить во время войны было нелегко, но мы, семья, держались вместе. Самое трудное — это когда тебя совсем одну отсылают к чужим людям. Прочь от всех своих. Чувствуешь себя брошенной. И это сидит в тебе как… ну, как своего рода горе.
Кирстен Басма вернулась в Швецию (и осталась там жить уже навсегда) когда ей исполнилось 16 лет. Получила образование, начала работать. Она часто пыталась рассказать о том, что пережила в годы войны, но ее попытки наталкивались на недостойную реакцию вроде такой: «Ай, да перестань уже говорить о войне и не будь такой сентиментальной! О чем там болтать-то?»

Было бы здорово, — говорит Кирстен Басма, — если бы мы, обычные люди, находили время послушать друг друга. У каждого человека есть своя история, достойная того, чтобы ее выслушали.

Автор — Сигрид Фленсбург, подготовила к публикации Ольга Щербакова.

Поделитесь:Share on VK
VK