Умер отец героя. В фильме итальянском. Это сериал из полнометражных фильмов про моего любимого комиссара Монтальбано по повестям моего любимого Андреа Камиллери. Но суть не в том сегодня.
Умер отец. И лишь тут до героя доходит, что отца больше не будет. А он даже не знал, что отец смертельно болен. Тот и сам не говорил ему о болезни, и друзьям запретил. И вот герой узнает, что отца больше нет. Что умер тот в казенной больничной палате, один. А живут они, точней, теперь — жили, в соседних городках. И наш герой скрипит зубами и готов биться головой о стену. От безысходности. От страшного понимания, что отца не просто нет, что его и не будет…
Я до сих пор чувствую то же. Не потому, что не помог — чем уж тут поможешь? Беда в том, что так много еще надо было поговорить, столько вопросов задать… И знаете, в чем самое свинство? В том, что вопросы возникают, когда задавать их уже некому.
То же самое и с дедом моим. Да, я был мальчишкой, подростком, да, дураком, но почему я не выяснил у деда хотя бы, как и чему его учили в Высшем художественном училище (теперь институт имени Репина)? Кто были его друзья? А девушки какими были? А как деда за ними ухаживал? А как встретил бабушку и когда они поцеловались? Что он ел и пил, где брал деньги, где жил, чем увлекался… А зачем и с кем они шли в одной из процессий 9 января 1905 года (Кровавое воскресенье)? Позже я понял, что надо выяснить все это и многое другое… Но дедушки уже не было.
Так же и с отцом. А к нему вопросов еще больше — и про детство, про юность, про войну, про любовь с мамой… Вот, наверняка же первые армейские сапоги, выданные семнадцатилетнему мальчишке, чтобы в них воевать, натирали ноги, и как он справлялся с этим? Ведь и пожаловаться было некому. Чем и как часто их кормили? О чем он мечтал тогда?..
Без кокетства: почему я такой болван?
Вот перед глазами: отец сидит вечером в кресле, взгляд в одну точку, телевизор даже не включен. Сидит долго и тихо (почти год болеет, тяжело и беспросветно).
— Па, ты о чем задумался?
— Да так… Вспоминаю…
Но почему я не спросил, о чем он вспоминал?! И стыдно, и горько.
Мне всегда казалось, что мы не были близки с отцом. Он всегда на работе, с раннего утра до позднего вечера, часто и в выходные. Редкие часы удавалось проводить вместе. Но теперь я знаю: мы были близки — без слов, ощущением своего человека. Особенно сблизились, когда я вернулся со службы. Отец все больше прислушивался ко мне. А позже я почувствовал, что он уступает мне старшинство. Сперва в моей жизни, а потом и в своей. И это было печально.
И все же столько недоговоренного. Столько не спрошенного и не вызнанного. Потому, когда герой Камиллери в кино узнал про отца и застыл, и задвигал желваками, я его прекрасно понял, даже в носу защипало…
Однако во всем этом есть забавная сторона. Мои дети точно так же особо не интересуются тем, что и как я прожил. Я знаю, что вопросы возникнут и у них. Почти наверняка (думаю, это закон такой подленький). А спрашивать будет негде. И уже они будут играть желваками да носами шмыгать. А я буду где-то там улыбаться, ехидно. Сына особенно эта моя улыбка выводит из себя.
— Вот только не надо так улыбаться! Типа, папа плавал — папа знает…
А он ведь плавал. И мой отец плавал. И его отец…
Ваш Игорь Дылёв.
Интересуйтесь.
Мысль недели: Многое можно простить женщине, если она ни в чем не виновата!
Есть ощущение, что все умирают. И даже отцы. И даже в сериалах. Оба дедушки умерли, но живу без груза ответственности за это. Это жизнь