Теория прочности

Что ее обижает, так это забывчивость людская. Не зовут больше на 9 Мая, на юбилеи не приглашают. Конечно, нет уже кировской первой школы, где она готовила ребят к поступлению в лучшие вузы. Да и горный техникум, в который она пришла работать — только вдумайтесь! — в 1953 году, теперь уже совсем иное заведение. Ничего, казалось бы, не осталось. Но она-то здесь, зовут ее Клара Стефановна Гусева, ей скоро девяносто, и вот она как раз ничего не забыла. Важного, по крайней мере.   

 

Нас познакомила ее дочь: “У мамы необычная судьба”, обмолвилась она вроде бы вскользь и упомянула круглую дату. Возраст — штука сложная, в том числе и потому, что не с кем становится разделить память. Есть только слушатели, и мне захотелось им стать. Тем более что Клара Гусева — человек известный в наших краях очень многим. “На нее” шли — как к педагогу и математику, да и просто как к неравнодушному человеку. Впрочем, то, что Клара Стефановна прожила такую долгую и плодотворную жизнь — не “благодаря”, а, скорее, “вопреки”. День рождения она отметит 23 декабря, а о своем детстве помнит вот что.

— Я родилась в Варшаве, мои родители — польские евреи, правда, узнала о национальности гораздо позже. Отец мой был коммунистом, и я помню даже фото, где мама показывает кулек с ребенком — со мной! — человеку в зарешеченном окне. Когда я появилась на свет, он сидел в тюрьме. В Польше его преследовали за коммунистические убеждения, и в 1932 году отец попросил политического убежища в СССР для всей семьи. Так я попала в Москву. Не знала тогда ни одного русского слова.

В Москве мама училась в аспирантуре института имени Покровского, как специалист по дошкольному образованию, а где работал отец — не помню. Знаю, что он был одаренным математиком, занимался со студентами. Жили мы в институтском общежитии.

В 1935 году в семье Стефана и Алины Ивинских родился сын — Ян. Спустя год Алина защитилась и ей дали работу в городе Бологое — завучем в педучилище. Семья поселилась в общежитии, наняла няню малышу, а Клара в сентябре 37-го отправилась в первый класс. Впрочем, поучиться девочке так нигде в том году и не удалось…

 

***

— В конце сентября поздно вечером в нашу комнату пришли люди, предъявили ордер на обыск и на арест отца. Нас с Янеком няня отвела на общую кухню, а вернувшись, мы по всей комнате увидели перья из вспоротых подушек. Уже в девяностых в кинотеатре я увидела фильм — все будто про меня, и вот эти перья после обыска тоже… Я разрыдалась в кинотеатре, мне плохо стало — не могла досмотреть.

Через несколько недель маму пригласили в милицию для проверки документов. Она взяла меня и Янека — понимала, что это арест, но нам ничего не сказала. Я слышала, как она говорила человеку в погонах про отца: “Я всю жизнь живу с ним, во всем ему доверяю”. Потом встала, обернулась к нам и долго на меня смотрела. Взгляд у нее был такой, что я почувствовала неладное в свои семь лет. Она ушла и больше мы никогда не виделись… А к нам подсела женщина средних лет и сказала: не плачь, у мамы только документы проверят, а мы сейчас сядем в электричку, поедем в Калинин, она нас там догонит.  Пока ехали, Янек сидел у меня на коленях, обнимал и не плакал. Мы очень сильно друг друга любили…

Нас привели в большое здание — это был детский приемник. Таких детей, как мы, там было много и они быстро мне объяснили суть вещей. Что никто за мной не придет, что мы все дети арестованных родителей. Но самое страшное — у меня отобрали Янека. Сказали — мальчик маленький, его надо показать врачу. Увели, и больше мы уже не встретились.

Клара Стефановна помнит, что в те мирные довоенные годы в каждом городе было не по одному детскому дому. Что миллионы детей стали тогда сиротами. И что братьев и сестер всегда рассылали по разным городам. Из детприемника ее отправили в детский дом города Мценска Орловской области. В дошкольный, ведь начало учебного года было пропущено. Так она вновь оказалась первоклассницей. Была круглой отличницей. Помнит первую учительницу — Анну Феоктистовну, которая потом погибла в партизанах…

Когда началась война, первым делом детдомовцы в яблоневом саду выкопали большую яму на случай бомбежки, чтобы прятаться. А 1 сентября 1941 года из Мценска вышел эшелон детей врагов народа — целый состав товарных вагонов.

— Ехали мы целый месяц на восток, а навстречу шли поезда с молодыми ребятами на запад. Шли воевать. Вот так наши эшелоны и встречались. По пути нас бомбили, мы выпрыгивали из вагонов и прятались в лесу. И в конце концов прибыли на станцию Сорочинск Чкаловской (Оренбургской) области. Везли нас в село Ивановка за сто километров от железной дороги.

В этой самой Ивановке Клара Ивинская и ее одноклассники, другие дети врагов народа и прожили до 1948 года. Учились, а еще много и тяжело работали, на колхоз и на детдом — за лето должны были полностью вырастить и запасти для себя продовольствие, обеспечить сеном коров. Она показывает мне фото — на них красивые, серьезные молодые люди, все — не старше пятнадцати… Помнит все имена и фамилии! Только с ее собственной, как выяснилось, вышла незадача. Имя отца — Стефан Адамович Ивинский — было псевдонимом подпольщика-коммуниста. Настоящее имя — Якуб Соломонович Винер — стало известно дочери только из документов о реабилитации обоих родителей в 1957 году.

 

***

В 1948-м она с серебряной медалью окончила школу (никогда школа в Ивановке не видела медалей) и отправила документы на поступление в Ленинградский государственный университет, а не в Чкалов или Куйбышев, как одноклассники. Ведь еще до ареста отец успел показать ей Ленинград, и она влюбилась в этот город. Получила вызов — ее приняли на математико-механический факультет.

— Мне было очень трудно на первом курсе. В школе у нас математику преподавал завхоз. Но для меня выписывали журнал “Математика в школе”, я читала и училась по нему, и одноклассникам все объясняла. А в университете — математический анализ, очень трудный предмет. Читал нам матанализ Григорий Михайлович Фихтенгольц, любимый профессор. А гимн матмеха ЛГУ я до сих пор помню наизусть.

Клара Ивинская, как детдомовка, получила место в комнате студенческого общежития. Комнаты менялись каждый год, иногда попадались такие, что нужно было топить дровами… Зато это был Ленинград, дружная компания студентов и любимая музыка. Она пела в знаменитом хоре ЛГУ под руководством Григория Моисеевича Сандлера. Я вижу фото: огромный, в 80 человек, хор исполняет сюиту к юбилею Ленинграда в 1953 году в большом зале Ленинградской филармонии.

— В том же году я с красным дипломом окончила университет, механическое отделение. Моя специальность — теория прочности. И в дипломной работе я делала расчет на прочность гидроэлектростанции одной из стран народной демократии. Меня звали заниматься наукой — в том числе в “закрытый” НИИ. Второе предложение — преподавать в Военмехе теоретическую механику. Но во всех анкетах о себе я писала “родители арестованы в 1937 году, о них ничего не знаю”. После такой анкеты мне тут же отвечали: вакансий нет. Но я не могла делать вид, что сирота, я продолжала ждать от них вестей, ведь статья-то была “10 лет без права переписки”…

В год окончания университета Кларой Ивинской ее родители были уже пятнадцать лет как расстреляны. В один день — 8 января 1938 года. Об этом она узнала лишь когда оба были реабилитированы посмертно. А о судьбе брата ей сообщили раньше: он умер восьми лет от воспаления легких.

— Он был слабый ребенок, но, если бы он был со мной, — он бы не умер. Я знаю, как в детдоме умирали дети. Не хочу об этом говорить.

***

В 1953-м в стране было много молодых специалистов, которых из-за анкеты не брали на службу. В том числе и те, кто пережил детство на оккупированных территориях. Все пытались как-то устроиться, и Клара тоже — позвонила в Москву, в отдел распределения молодых специалистов. Там ей предложили Кировск, горно-химический техникум. Пообещали зарплату и жилье. Так и вышло, правда, вместо механики она стала преподавать математику — с 1953 и до 1989.

— Мы жили дружно, были замечательные коллеги, ученики. Тогда техникум располагался в прекрасном здании с колоннами на улице Лабораторной. Мы и субботники проводили, и озеленяли территорию, и помогали строить новое здание у Верхнего озера. Каждый год у меня была “воспитательская” группа — классное руководство у будущих обогатителей, геологоразведчиков, механиков, разработчиков рудных месторождений. Мои любимые — горные электромеханики, элита, можно сказать! И учить их было одно удовольствие. Были и отпетые ребята, но я старалась с ними находить общий язык.

Здесь Клара Стефановна вновь упоминает о своем разочаровании — исчез тот самый горный техникум, что был филиалом Горного института, пропал и небольшой исторический музей вместе со старинными фото. Будто и не было ничего… А сама она ушла на пенсию, но пробыла на ней недолго — всего два года. Начинались смутные времена девяностых и она приняла приглашение преподавать математику в первой кировской школе:

— Эту школу у меня окончили сын и дочка, и я там потом отработала десять лет. Тогда в школах не было физматклассов, а под меня такой открыли. И это был анекдот! Я работаю неделю, вторую, третью, и ко мне все время идут новые ученики. Со всего города. Родители узнали про специальный уклон и начали приводить детей, которым предстояло поступать в серьезные вузы. Я говорю директору: прекращайте набор! И все равно получился громадный класс.

Работая в школе, Клара Гусева сразу же заключила договор с Ленинградским технологическим институтом о подготовке ее учеников для поступления в вуз без экзаменов — они сдавали их в Кировске, после подготовительных курсов, которые она же и вела в первой школе. Туда начали приезжать дети и из Апатитов. В конце концов заместитель декана “техноложки” Нараев буквально вынудил ее написать учебное пособие для поступающих в вузы. Вот они — две брошюры, выпущенные технологическим институтом. А позже Клара Гусева создала пособия по математике для школьников, сдающих ЕГЭ — их выпустило издательство “Тригон”.

Мы говорим с ней о математике — сложной науке. И о том, как ей, человеку без педагогического образования, удалось пробудить интерес к предмету у стольких детей! Уже взрослые люди теперь вспоминают — ее уроки были для них самыми любимыми. А она не жалеет нисколечко, что не пошла в науку и не осталась в Ленинграде. Потому что прожила она жизнь как-то “крепче”, надежнее однокурсников, — ей об этом говорят и встречи матмеха ЛГУ, на которые однокашники собирались каждые десять лет. Последний раз — в 2013-м. Тогда все, кто остался живым, приехали на трамвае. А Клара — на такси.

И вот еще свидетельства этого длиннейшего пути — фотографии. Единственное фото мамы из польского паспорта. С собственными детьми — Татьяной и Евгением, внучками и правнуками. Фото разных годов — на море и на лыжне, с коллегами и учениками, в путешествиях и на шахматных турнирах. Вот — юбилей техникума, ей 76, а она пляшет пуще всех. И 90-летие намерена отмечать так же, танцуя. И каждая фотокарточка запечатлела большое желание — все чувствовать, все видеть, во всем участвовать. Огромное желание жить, будто бы и за троих, ушедших так рано, тоже.