…”А давайте еще раз про Фриду напишем!” — произнес кто-то, как только мы в редакции заговорили о публикациях ко Дню Победы. Эта история, рассказанная 14-летним мальчишкой о своей подруге, еврейской девочке, очень остро задела всех, запомнилась невыразимой печалью, страхом, отчаянием. Само это редкое имя — Фрида — для многих горожан, тех, кто читал книги Романа Александровича Кравченко-Бережного, стало символом того, как война расправляется с детьми, вторгается в самую чистую, светлую пору юношества.
А теперь для тех, кто не читал.
Роман Кравченко-Бережной, фронтовик, военный переводчик и ученый Кольского научного центра — автор четырех книг, выдержки из которых не раз публиковали местные газеты, в том числе и “ДД”. Его перу принадлежит также документ, который был использован на Нюрнбергском процессе, а теперь хранится в музее города Кременец — дневник, который он мальчишкой писал в оккупации. На основе этого дневника позже и “вырастали книги”. А началось все в августе 1939 года, когда семья Кравченко-Бережных переехала на Западную Украину из Польши, тогда Роману было 13 лет. А весной 1944 года 17-летним юношей он ушел на фронт: служил в пехоте и разведке, участвовал в боях за освобождение Прибалтики, Польши, в Берлинской операции. До 1950 года он служил в Берлине военным переводчиком.
“Опубликуйте, пожалуйста, его очерк “Весна над миром в развалинах”! — говорит мне вдова Романа Александровича, Людмила Полежаева. Она считает, что эти строки — об очень важном: о горе, что равняет всех, о том, что война калечит судьбы каждого без исключения. И о чувствах совсем еще мальчишки, который в самый первый день после войны идет по разрушенному миру…
Конечно, мы публикуем этот очерк. “Но как же Фрида?” — думаю я. И нахожу-таки в последней книге Романа Александровича те самые дневниковые записи.
13 июля 1941
Пошел утром в город. Зашел к Ф., вместе пошли к Лембергам. У них еще царит переполох после недавних погромов. Ф. пошла со мной к нам. Взяла несколько роз, но не осталась посидеть, потому что у них тоже переполох, и ее не хотят выпускать из дому. Ко мне она ходила “нелегально”. Надо мной смеются мои “товарищи”, что я хожу по улице с еврейкой. Теперь я, действительно, узнаю, кто мой товарищ, а кто “товарищ”. Пускай смеются, это свидетельствует только о них. Есть хорошая пословица: “Тот смеется хорошо, кто смеется последний”. Недавно у меня был следующий разговор:
— Там твою симпатию, кажется, пристукнули.
— Нет.
— Нет? — с разочарованием. — Но ты уже не будешь с ней ходить?
— Буду. Почему мне с ней не ходить?
— А!
И “товарищ” ушел не попрощавшись.
14 июля 1941 года
Утром ходил к Ф. В городе висит распоряжение: всем вверяем носить на рукаве белую повязку с шестиконечной звездой. Они превращаются в рабов Германии. Бедная Ф. Что с ней будет?.. Страшно тяжело на душе.
19 августа 1942 года
Сегодня везли Ф.
Не могу отдать себе отчета в моих чувствах. Очень тяжело, стыдно. За людей, которые смотрят на это с безразличием или злорадством: “Что он, жалеет жидов? Идиот!”
Чем Ф. хуже вас? Да она в десять раз превосходит тебя, одного с другим, во всех отношениях!
Единственная девочка, с которой я был всегда искренен, а так отрадно иметь друга, который понимает тебя и соглашается с тобой. Она была хорошая девочка и храбрая. Она ехала стоя, с гордо поднятой головой.
Это было полчаса назад, в шесть часов тридцать пять минут 19 августа 1942 года — я уверен, она и умирая не опустит голову.
Ф. знай, я помню тебя и не забуду и когда-нибудь отомщу!
Моя “первая любовь”, оставившая по себе самые чистые воспоминания. Она была моим идеалом.
Последний привет от Ромки!
19 августа 1942 года
Их везут в тюрьму, по нескольку автомобилей в день. Это те, кого нашли в подвалах.
Сегодня утром на Широкой лежала убитая женщина. Она пыталась спастись и тем самым ускорила свой конец. Поплатилась за то, что осмелилась захотеть жить!
Когда пишу, из тюрьмы доносятся выстрелы. Вот опять! Может быть, он был предназначен Ф.? В таком случае, ей теперь лучше. Нет, ей теперь никак.
Не могу представить: Ф., раздетая, тело засыпано хлоркой.Раны. Привалена кучей таких же тел.
Ужас, какой ужас.
Та женщина, лежавшая на Широкой, тоже была раздета, прикрыта какими-то лохмотьями. На ней, видимо, было хорошее платье…
21 августа 1942 года
Вчера расстреляли всех, кого накопили в тюрьме. Судить о числе расстрелянных можно только по тому, что после окончания экзекуции из тюрьмы везли пятитонку обуви, машина была заполнена до краев.
Значит, вчера погибла Ф.
**
Я сидел на нашем пригорке, прижав ноги к подбородку, охватив колени руками. И мы встретились взглядами, когда грузовик проезжал мимо. Стоя, она могла разглядеть среди крон деревьев крышу нашего дома. Вероятно, она попросила шуцмана разрешить ей подняться. Ведь они же должны были все лежать. Вниз лицами. А она стояла. Спиной к кабине. И смотрела в сторону нашего пригорка. Рядом, по обе стороны, стояли шуцманы.
У нее были светлые волосы и темные серьезные глаза. В школе, тогда, в сорок первом. Намечались косички. А сейчас она была коротко острижена. Но они все равно развевались на ветру, ее волосы.
Мы встретились взглядами.
Она могла сказать “прощай, Ромка” или просто взмахнуть рукой. Я не мог бы ей не ответить. И тогда, возможно, было бы два трупа вместо одного.
Но она только смотрела. Она пощадила меня.
Ее нет. А я, с этой картиной, выжженной в памяти, живу. Живу, живу…
Я мог бы не сидеть на нашем пригорке в те дни, когда мимо шли и шли машины с высокими бортами. Мог не сидеть. Но сидел.
И дождался.
В саду папа окапывал яблоню. Он взглянул на меня, распрямился, подошел вплотную и сказал:
— Что?
— Сейчас везли Фриду…
Он понимал, зачем я все сижу на пригорке.
**
Фриде было пятнадцать, когда ее, вместе с другими евреями, расстреляли в западно-украинском городке Кременец. Роман Кравченко-Бережной не дожил всего две недели до своего 85-летия. Он очень многое успел за длинную и такую деятельную жизнь. Не успел лишь получить удивительное известие с родины.
В апреле 2019 года его племянница с мужем разбирали архивы в том самом “доме за пригорком”, родовом особнячке, что строился в середине 30-х и где семья жила в нескольких поколениях. Разбирали и нашли фото. Это — портрет Фриды Бройнштейн, который она подарила дорогому Ромке 5 октября 1941 года.
Такой она была…
