В этом номере “ДД” завершает публикацию письма внучке от Петра Скуфьина, ведущего научного сотрудника Геологического института КНЦ РАН. Это воспоминания о том, как жила во время войны его семья.
Начало в №№18, 19.Сам я хорошо помню воронежское бомбоубежище в подвале, куда жители спускались во время налетов немецкой авиации. Под потолком — большие лампочки. Люди сидят на деревянных скамейках в пальто и шапках. Ходят дежурные с красными повязками на рукавах. Так интересно!
Мама, твоя прабабушка, Лариса Павловна, доцент химического факультета ВГУ, вместе со мной через всю страну поехала в эвакуацию в город Фрунзе, столицу Киргизии. Там у ее родной сестры, тети Зины, муж служил в армии, в местном штабе, у них была хорошая квартира. Главное — добраться. Ехали несколько недель, в деревянных вагонах-теплушках. На станциях — стоянка по несколько часов. Слава Богу, проскочили до Урала без налетов авиации. Туалет — на станциях. В туалете женщины вычесывали волосы частым гребешком, и под ногами хрустел слой вычесанных вшей.
Во Фрунзе тетя Зина встретила нас, они с мамой заплакали от радости и облегчения, что кончилась эта кошмарная голодная дорога. Помню ярко освещенные солнцем комнаты хорошей городской квартиры. Тетя Зина подает большущее красное-красное яблоко — знаменитый среднеазиатский апорт. А я спрашиваю: “А можно мне тарелку борща?” (Почуял чудесный запах борща из кухни!).
Со следами войны и мне пришлось столкнуться, когда в Апатитах в первые годы работы в Академии ездил в экспедицию на Печенгу, вблизи норвежской границы. Там были сильные бои, когда в 1945 году наши наступали и теснили немцев на запад. А те не хотели отдавать нашим Никель с его металлургическим заводом, который давал гитлеровцам металлическую медь и никель, важные металлы для военной промышленности. Места на Печенге гористые, на склонах — редкие кривые березки и пышный ковер брусничника, черничника, ягеля. Большие камни лежат, размером со стол. А на камне все десятилетиями сохраняется, что-нибудь уронил — оно и будет лежать годами, не зарастет. Как-то мне на скалах попался забытый давным-давно немцем-геологом немецкий геологический компас — лежит себе на камне, стрелка показывает на север, исправный, хороший, только медные части слегка потемнели.
И следы войны тоже сохранились. Немец-солдат прятался за большой камень и стрелял по нашим. Гильзы сыпались на каменистую почву и лежали нетронутые. На каждой гильзе — год выпуска: 1935, 1937 (мой год рождения!), 1938. Они задолго готовились к войне, и патроны были готовы к ее началу — к 1941 году.
И самая страшная находка. Идем мы со студентом в маршрут. Он сзади несет рюкзак с камнями, я — впереди с компасом и молотком. Солнышко светит, березки кривоватые с изумрудными листочками, видно все далеко вокруг. Хорошо! И вдруг я вздрогнул от испуга! На камне лежит направленная мне прямо в лицо винтовка с примкнутым штыком. Я подошел поближе. Наш солдат, морской пехотинец, в тельняшке и бушлате, клочья которых лежат среди человеческих костей. Стрелял по немцам из-за камня и сам был убит. А винтовка по-прежнему на камне штыком смотрит на запад, деревянные щечки рассыпались и отвалились, все проржавело, но ржавый штык смотрит на запад, на врага! Каска откатилась в сторону, наполнена ржавой водой, в ней белый шерстяной подшлемник. Белые шерстяные перчатки на костях рук. Молодой парень, зубы без пломб и коронок.
Свинцовое чувство жалости и беды овладело нами. Солнечный свет померк. Оглянулись по сторонам — еще солдат, еще, еще… Целая группа наших наступала и пробилась в эту лощинку. Залегли. Вооружение у наших было сильное. Два пулемета “Максим” стоят под кустиками, проржавевшие, с вынутыми замками. За поясом у каждого убитого — несколько гранат, пулеметные ленты. Бой, скорее всего, был весной, когда снег еще лежал метровый. У немцев на соседних горках были дзоты с пулеметами, и они с удобных позиций, сверху, расстреляли всю группу, не дали головы поднять. Даже камни раскрошились от страшного пулеметного огня. Патронов они не жалели.
Немцы не стали копаться в снегу, собирать оружие и погибших, только из пулеметов вытащили замки, приведя их в негодность. Так наши ребята и пролежали 25 лет, под снегами и под летним солнышком. Мы прекратили маршрут, вернулись на базу, и я сообщил властям о страшной находке. Начальство послало людей похоронить погибших. Собрали косточки убитых солдат в братскую могилу, насыпали холм и поставили временный деревянный памятник. Обещали сделать хороший, с надписью и со звездой.
На Севере вообще наши воевали в тяжелейших условиях. Немцы годами укрепляли этот район. У них были бетонированные окопы, блиндажи с водяным отоплением, даже в открытые траншеи были проведены трубы отопления: пострелял по нашим солдатам, руки замерзли, погрей их о горячие трубы — и дальше стреляй! А нашим приходилось наступать по снегу, по открытой местности. Хорошо, если камень большой попадется — укрыться от огня. А так — надежда только на быстроту и на русское “Ура!”.
А рядом с одним из наших лагерей в лесу ребята-студенты нашли остатки немецкого склада. Тут воевали горные стрелки-эсэсовцы, отборные, элитные немецкие части. По приказу Гитлера погибших солдат этих частей везли хоронить на родину, в Германию. Наша подводная лодка командира Лунина торпедировала и потопила такой транспорт с гробами эсэсовцев в открытом море. Второй раз уничтожила фашистов!
И вот остатки военного склада мои ребята и нашли в лесу. Кругом проржавевшая колючая проволока, провалившиеся, заросшие мохом крыши складских помещений. В них — сгнившие ящики с минами и патронами, истлевшее обмундирование, остатки крепких горных ботинок с шипами и подковками. Чтобы нашим солдатам не досталось оружие, немцы покидали его в соседнее глубокое озеро. Но неугомонные студенты принялись нырять и стали доставать плоские немецкие штыки-кинжалы. Они были вставлены в ножны, но от воды ножны рассыпались, а штыки в этой трухе сохранились целехонькими. Металл не проржавел, потому что аккуратные немцы в ножны залили смазочное масло и вода не действовала на штыки.
Пару таких штыков и я привез из экспедиции домой. Удобная эбонитовая ручка, хороший металл, но мягкий, чтобы штык не ломался о кости противника. Удобно было ветки рубить — точился, как бритва. Один подарил своему другу-воронежцу Олегу Гукову. А второй отдал дяде Саше, мужу тети Веры.
Вот такие дела!
