Баллада о хирурге

Апатитскому врачу Николаю Нечаеву 15 декабря исполнилось бы 90 лет.
Специально к этой дате мы публикуем очерк апатитского журналиста Сергея Тарараксина.

Говорят, что перед похоронной процессией идет дух этого человека. Его никто никогда не видит, но все чувствуют. Дух врача, которого хоронили в тот день, был в хорошо накрахмаленной докторской шапочке и белом длинном халате. Глаза умные, с хитринкой, но все просто и скромно.
Хоронили хирурга. Врача Божьей милостью. Перед гробом уважаемые люди несли венки и орден на бархатной подушечке. От Дома спорта “Геолог” города Апатиты, в котором еще не было церкви, больные, оставшиеся живыми благодаря Хирургу, бросали в гроб цветы. Их в тот день в продаже не осталось.
Изредка взвывал духовой оркестр, от которого в воздухе становилось зябко и одиноко. Город хоронил мужика, который мог быть пастухом, трактористом, слесарем, но стал хирургом.

***
Все смертные начинают свой путь с рождения. А родился будущий доктор в 1929 году на архангельском побережье. Таких из века в век, независимо от того, чем они занимались, называли поморами. Перед войной родители Коли перебрались в областной Архангельск. В первом классе — прописи в тетрадке и теоретическое знакомство с мосинской трехлинейкой, а в сорок первом на плечи будущего хирурга легли вместе с учебой обязательства по подкорму семьи.
Как далась учеба в Архангельском медицинском институте в первые послевоенные годы студенту Нечаеву, почти неведомо. Имя и отчества он в то время пока не заслужил. По направлению выпускника отправили в Печору. Врачей не хватало. Там он был за гинеколога и зубного врача, работал участковым терапевтом.
Но стал хирургом. Врачом самой уважаемой после Великой войны медицинской специальности. Мир расширялся в своих проявлениях. Менялся. Хирурги уже не кромсали раненым руки и ноги в борьбе с гангреной. Они начинали лечить. Из Печоры хирург Нечаев перебрался в Петрозаводск.
Лечил, а сам жил на нищенскую зарплату. Доктор Нечаев обзавелся семьей и детьми. Их надо было кормить, и место жительства его переместилось в 1959 году из цивильного чистенького Петрозаводска в маленький пристанционный поселок за Полярным кругом под каменным названием Апатиты.
В поселке разворачивалось гигантское строительство. Старая поселковая больничка — зеленый барак, сползавший к речке Жемчужке, — пришла в полную негодность. Срочно один из двухэтажных каменных домов был перепланирован под поселковую больницу. В 1959 году она вступила в строй. И хотя по тем временам больничку можно было назвать первоклассной, но работать в ней по сегодняшним меркам было далеко не сахар. Коридоры перестроенного здания были настолько узкими, что на каталках, дабы перевозить больных, пришлось отпилить ручки. Холодильников не было, а потому, чтобы сохранить запасы крови для переливания, крошили лед, запасенный заранее. Вот в это время и появился здесь молодой хирург Нечаев.

***
В больничных палатах есть две неистребимые темы для рассказов и обсуждений — политика и легенды про докторов-кудесников. Сейчас речь не о политике. В конце шестидесятых говорили о провинциальном травматологе Елизарове, ставящем на ноги в кашу переломанных больных. Потом о кудеснике кардиохирурге из Мурманска Баяндине. А нынче в апатитской больнице пациенты со стажем, глядя на разваливающуюся медицину, с тоской и восхищением вспоминают о хирурге Нечаеве.
Наверное, порядок введения новшеств в поселковой, а потом городской больнице я сейчас перепутаю. Но вышло так, что у хирурга Нечаева случился аппендицит. Болезнь эта непременно заканчивалась операцией. Должен сказать, что в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов ее делали под местным наркозом. Очень больно. Сам подтверждаю. Сорок минут боли.
В отличие от Кашпировского, считавшего, что аппендицит можно оперировать вообще без наркоза, хирург Нечаев ввел в практику эндотрахеальный наркоз, которым и сейчас пользуются в большинстве случаев.

***
Все помнили необыкновенную доброту Николая Дмитриевича.
Мне не часто приходилось видеть его. Да и когда Нечаева можно было видеть в простоте, если часами он стоял у операционного стола — спасал, потом выкармливал своих больных из ложечки, не брезговал совать градусники подмышки и “умирал” с больным, если случалась неудача?
В Апатитской больнице было два незыблемых часа: девять часов вечера, когда каждому больному полагалась кружка кефира, и десять часов утра — врачебный обход. Насчет кефира можно было капризничать и хитрить. Обхода все больные ждали, как решения судьбы. Нечаев входил с пастушечьей хитринкой в глазах. Залежавшихся поднимал необидной шуткой-подковыркой. Серьезных подкалывал: “Молчишь, не жалишься. Значит выберешься”. А после этого надо было жить даже через боль.
Это теперь пациент — надоедливое создание, которое только мешает врачу разговорами. Доктору надо так распределить отведенное ему время, чтобы в установленный срок ткнуть больному в грудь и спину пару раз стетоскопом, обосновать и записать в историю болезни применение таблетки анальгина, которую он прописал, а иначе зарплата не положена. Ну а если будет врач своевольничать, так и уволить можно. Это все равно, одним больше — другим меньше, сколько их еще не хватает по стране…
Не могу подтвердить точную дату, когда это было. В отделение привезли четырехлетнего мальчишечку. Мама у него была красавицей, такой, что все отделение прозвало ее Шахерезадой. У нее умирал сын. Никакие исследования не могли поставить диагноз. “Знаете, — сказал Шахерезаде Николай Дмитриевич, — я тоже не могу понять в чем дело. Но разрешите завтра сделать ему операцию”.
— Делайте!!!
А у парня, как говорили потом, разрушился желчный пузырь. Часовая операция, и парнишку через три дня невозможно было загнать на тихий час в кровать.

***
Сколько раз Нечаев и его подчиненные ложились на прямое переливание крови, сегодня не скажет никто. Но было это и было не однажды. Так день за днем, месяц за месяцем, год за годом рождалась легенда. Одна история о собранной из кусков мальчишечьей печени чего стоит. Как парень раскроил ее, сегодня уже никто не помнит. Но это было время, когда таких больных оставляли тихо умирать. А Нечаев собрал этот полный крови человеческий орган по кусочкам и спас парню жизнь. Говорят, что до Николая Дмитриевича это не удавалось никому. Чудо и легенда одновременно.
Был декабрь 1968 года. Апатитская больничка немногим более года назад переехала из двухэтажки в Старых Апатитах в кирпичное благоустроенное здание почти в центре Нового города. В левом крыле верхнего этажа разместилась терапия, а в правом — хирургия. На большой лестничной площадке, где могла развернуться каталка, стоял круглый стол для “доминошников” и диванчик, обитый красным истертым сукном.
Случилось это уже перед отбоем. Неожиданно дверь хирургии распахнулась. В дверях стоял Нечаев. “Доминошники” затихли. Перед ними была легенда. Да! За считаные годы Николай Дмитриевич стал легендой города.
— Курить не найдется?
Все курильщики разом протянули ему курево. Как я в тот момент жалел, что еще не начал курить!.. Нечаев выбрал “беломорину”. Не сел, а рухнул на тощий больничный диванчик. Распалил папиросу. Как-то странно пригнулся к коленям, сделал затяжку и уже на выдохе со страшным отчаянием почти прохрипел: “Я бы этим мотоциклистам вместе с машиной гроб для острастки продавал”. Мы поняли, что сегодня Николаю Дмитриевичу не удалось спасти человека. Мы встали из-за стола и разошлись по палатам. Только кто-то из игроков положил на диван еще одну папиросу.

***
Есть люди, которые всю жизнь готовятся к своему подвигу, но так и не совершают его. А хирург Нечаев вел обычную жизнь провинциального врача. Приходилось ему таскать на руках больных по коридорам, не приспособленных для проезда каталок, журить малоопытных операционных сестер “халявами вологодскими”, учить всему, что знал и умел сам. Сегодня никто не может вспомнить, чтобы он повысил голос, но все утверждают, что он был талантливейшим педагогом, создавшим школу. Это так принято в научном мире, что когда во главе какого-нибудь солидного учреждения становится талантливый человек и получается результат, то про него говорят: “Он создал школу!”. Но есть люди, которым удается совершить то же самое, даже в небольшой районной больнице.
У баллад и легенд обычно не бывает конца. Но, боюсь, мне придется изменить традиции. Тело человека смертно.
Представьте, как должно быть страшно осознавать бессилие перед болезнью мужику в возрасте едва за полтинник. Есть умение в руках, есть опыт, есть планы. Нет только одного — здоровья. Врач первым понимает, что все летит в тартарары. А ведь Николай Дмитриевич был настоящим доктором.
Из областной больницы приехала бригада лучших хирургов. Дело было плохо. Придя в себя после наркоза, врач Нечаев потребовал свою историю болезни. Мурманчанам пришлось срочно сочинять второй “оптимистический” вариант медицинского документа. Меня просили умолчать об этой подробности, ведь врачи нарушили должностную инструкцию. Но подумайте, как же должны были уважать Николая Дмитриевича коллеги, если пошли на это ради его спокойствия.

***
Умер доктор Нечаев на операционном столе. Том самом, за которым он спас сотни, а может и тысячи жизней.
Похоронили Николая Дмитриевича на старом кладбище, на взгорке, на самом почетном месте. А потом почти забыли. Звание Почетного гражданина города присвоили ему через полтора десятка лет после смерти. Его именем назвали самую неказистую улицу, которая до этого была даже не улицей, а всего лишь проездом. По одной стороне — четыре серые пятиэтажки, а по другой — гаражи, морг, да остов здания незаконченной больницы. Почему-то не рискнули назвать его именем кусочек извилистой улицы Космонавтов, которая проходит прямо под окнами его больницы. Апатитскую больницу не назвали именем Николая Дмитриевича. Только при входе установили мемориальную доску с трудно читаемыми буквами. Да и разобрать надпись можно только летом, а зимой она покрывается толстым слоем мутного льда.
Я уверен, что сегодня большинство врачей больницы ничего не знают об этом замечательном человеке, который мог стать прекрасным пастухом, рукастым слесарем, интеллектуалом-инженером, а простоял всю свою сознательную жизнь у операционного стола, спасая человеческие жизни, спасая даже тогда, когда сделать это было невозможно.

Поделитесь:

VK