Город из детства

Вероятно, из скромности автор этих заметок просила оставить в подписи лишь ее инициалы. А жаль. Я с удовольствием прочитал ее заметки, и мне они показались замечательными. И хотя про город Ржев я слышал, пожалуй, лишь в стихотворении Твардовского “Я убит подо Ржевом”, теперь мне кажется, что я побывал там.

Игорь Дылёв.

Город с историей и шармом
Ну, во-первых, здесь есть Волга. Ее наличие облагораживает Ржев и превращает его из заштатного городишки, коих тысячи в нашей необъятной родине, в город с шармом (это, как одна дама постбальзаковского возраста говорит другой, с брошью на мощном бюсте: “Люся! Ты женщина с шармом!”). В общем, Ржев — город с шармом.
Волга делит его на две стороны-половины — Красноармейскую и Советскую. А раньше, до явления Советов и красноармейцев, стороны назывались Князь-Дмитриевская и Князь-Фёдоровская. Но Волга во Ржеве маленькая, Волга-ребенок. Правда, тонут в ней все равно. Просто она пьяных не любит. И дураков (а кто ж их любит?).
Еще во Ржеве есть История. Я, как житель города с 45-летней историей, не могу не почувствовать разницу. Ржеву около тысячи лет. Он впервые упоминается в Новгородской летописи от 1019 года. Но официально ему 849, что, в общем, тоже немало. Правда, от его тысячелетней истории на видимом обозрении — только кусок лет в двести. Эта история видна в фасадах купеческих домов (на некоторых таблички — памятник архитектуры XIX века, в домах этих до сих пор живут люди, а на первых этажах магазины или парикмахерские)… В кусочке булыжной мостовой, которая еще кое-где проглядывает на территории старого городского рынка… В старинных монетах, которые время от времени мы находим на нашем пляже-пятачке. В этом месте раньше была понтонная переправа через Волгу, а сейчас ничего, просто берег между двумя мостами — Старым и Новым.

Врата в царствие небесное
Во Ржеве есть четыре православных храма. Три старых и один новый, построенный сравнительно недавно. Один из старых храмов — старообрядческий. Это единственный действующий старообрядческий храм в Тверской области. Мне как-то довелось заглянуть туда одним глазком (вообще, старообрядческий храм — это что-то вроде закрытого режимного учреждения, куда просто так не попадешь) — там потрясающий по живописи и сохранности высокий полнофигурный иконостас, что большая редкость для храмов послепетровского времени. Посмотреть бы на него подольше да поближе — но увы…
Когда мы с братом были маленькими, действовала только одна церковь — Спасо-Вознесенская (сейчас она, наоборот, закрыта), и наша бабуля таскала (плохое слово, но иначе не сказать) нас туда каждое воскресенье на службу. Эта была мука мученическая. Нас будили ни свет ни заря, облачали в чистое и праздничное, на шею вешали крестики, а на голову мне вязали старушечий платок. И таких, ряженых, вели в храм. Там надо было выстоять, крестясь и тоскуя среди нарядных и торжественных старух целую вечность, слушая гнусавенькое и фальшивенькое пение. Потом, наконец, из царских врат выносили потир, к нему выстраивалась очередь, в которой мы всегда (!) были первыми. Нас причащали, и мы, наконец, пятясь, вываливались из церкви, отдуваясь и стягивая платки.
Бабушка была счастлива… Ну еще бы! Благодаря ей ее внуки (и крестники!) стали на шажок ближе к Царствию небесному. Теперь бабушка умерла, и больше никому нет дела до того, попадем мы туда или нет.

Бабушка
Бабушка умерла девять лет назад. Ей было 88 лет. Это была странная и нелепая смерть. В 88 лет человек имеет право уйти из жизни, лежа в своей постели, в окружении родных и близких.
А она попала под машину. При том, что машина и не ехала. У нее что-то сломалось, и шофер просто буксовал на месте. А бабушка шла из церкви домой…
Она в то время уже не очень хорошо себя чувствовала — давление, несколько раз на службе падала и теряла сознание, и ее привозили домой. Но шла пасхальная неделя, и эти особо важные службы пропустить, конечно, было никак нельзя. Она срезала дорогу и топала мимо больницы и морга (куда ее по очереди и отвезли буквально через пару минут), и встретилась там с этой злосчастной машиной (“скорой”, между прочим). Водитель буксовал, пытаясь выбраться из очередной колдобины. Когда бабушка поравнялась с машиной, ее вдруг как-то повело и буквально бросило под задние колеса. Может, ангел, который шел рядом с бабушкой всю ее жизнь, улыбнулся ласково и сказал:

— Пора, милая! — и толкнул ее под колеса.

Какое-то время водитель старательно этими самыми колесами бабушку давил…
Она потом еще пожила недолго, час или два. Я спрашивала у врачей, говорила ли она что-нибудь. Они пожимали плечами — да что она могла говорить, такие травмы!..
А буквально пару дней назад я возвращалась из магазина, а из соседней двери выползла на площадку соседка-бабуля, уже очень старенькая. В моем детстве она была энергичной хамоватой теткой, а теперь совсем одна — пережила мужа, невестку, многих… Старенькая, сморщенная, беспомощная. Выходит иногда поговорить со мной или еще с кем, кого встретит, плачет, вспоминает прежнюю жизнь, заговаривается. Тогда она никак не могла вспомнить, кто же я, откуда здесь взялась. Я ей напомнила, мол, внучка соседки вашей. И тогда она вздохнула:

— А-а-а… Да… Вот ведь как вышло-то. И ведь сказала: “Только не судите. Я сама виновата”.

Тополя, галки, грибы
Еще во Ржеве есть тополя. Это, наверное, самые высокие деревья из всех, которые я когда-либо видела. Здесь вообще высокие деревья. Однажды в детстве я упала с одного такого, с высоты этажа, наверное, третьего. Приземлилась на моего дружбана Леху. Мы играли в “казаки-разбойники”, я была разбойником, а он — казаком. И он меня в этот самый момент искал. Вот уж точно: “Ищите — и обрящете!” Себе я вывихнула ногу, а ему сломала руку. Правда, за месяц до этого он меня чуть не утопил по неосторожности, так что мы были квиты.
Во Ржеве есть грибы шампиньоны (бабушка называла их “шпионы”). В смысле, они здесь растут. Мы их с детства собирали. У нас были запримечены особые места, где они росли, и мы их окучивали, как грядки. Шампиньоны, как известно, очень неприхотливы, растут, где попало. Сейчас, например, они оккупировали палисадники в нашем дворе. Выходишь из подъезда, делаешь шаг — и ты на шампиньоновой плантации. За пятнадцать минут земельного ковыряния можно набрать пакет на вполне приличный ужин. Очень удобно. А вот обычных подосиновиков, подберезовиков или сыроежек здесь нет. Местные едут за ними в какие-то невиданные дали, а шампиньоны под ногами считают поганками.
Во Ржеве есть галки. Утром они кричат своими лающими голосами, а вечером мотаются по небу огромными черными стаями, перелетая с места на место. Они и еще вороны. Эти стаи похожи на толпы фанатов двух воинствующих футбольных клубов — орут, сталкиваются друг с другом, делят небо.

Общительные люди

Во Ржеве, конечно, есть местные жители. Выглядят они так же — с двумя руками, двумя ногами и головой. Но сходство это обманчиво (здесь я имею в виду сходство с северными обитателями). В целом это сложно объяснить. Это нечто неуловимое, что делает их чужаками. Им, например, всегда и до всего есть дело. Это вам не тухлые петербуржцы!
Например, если двое подзывают третьего, дабы что-то этому третьему сообщить, будьте уверены, с какой-нибудь стороны к ним уже шкандыбает четвертый, чтобы засунуть свой нос в гущу первого, второго и третьего и, не дай Бог, ничего не пропустить.
Или можно, например, в качестве эксперимента, подсесть на лавочку к местным дамам и начать рассказывать какую-нибудь совершеннейшую чушь, и будьте опять же уверены, что вас подробнейшим образом выслушают, пару раз перебьют вопросом по теме, в общем, примут рассказ как можно близко к сердцу. Или сами вас выловят у подъезда и начнут очень обстоятельно перечислять, куда они уже с утра успели сходить, че-почем купить и че-почем это было в прошлом, позапрошлом и поза-позапрошлом годах.
Есть отдельные экземпляры, смысл жизни которых — раздавание ценных указаний по самым разнообразным поводам. Они живут в состоянии засады. Идут ли из магазина, тащат ли с огорода, отдуваясь, тяжелые сумки, сидят ли на лавочке — они всегда начеку. Не дай Бог упустить случай дать кому-нибудь ценный совет.

Заразивши и певши
В общем, они просто другие. И даже на физиологическом уровне. Например, у ржевитян совершенно другое устройство горла. Они говорят особенными переливчатыми голосами, и интонация их разговора, точнее, амплитуда интонации, очень велика. Они говорят — как на качелях тебя качают, вверх — вниз, вверх — вниз. Даже в одном слове могут пару раз качнуть.
У них местный говор и местный жаргон. Например, есть чудное слово “мАльцы” — это, значит, представители мужеского пола, преимущественно отроки. Слово “мысочки” я тоже впервые услышала здесь. И даже сначала пыталась поправлять, мол, не на мысочках, а на носочках! Но нет — мысочки, и все тут. Вместо “если” часто говорят “эли” или “эле”. Ну, и, конечно, любимые мои приговорочки “вши” или “дши”. Если не ошибаюсь, они сохранились здесь из совсем древних времен. “Я гулявши”… “Он пришедши”… Или более сложная форма: “Он был пришедши” или “был уехавши” и т. д. Когда я в первый раз услышала известную песню впоследствии народной певицы Татарстана Алсу, пришла в дикий восторг и целый день пела:

“В тот день, когда ты мне приснивши,
Я все придумавши сама.
На землю тихо опустивши
Зима-зима-зима.
Я для тебя не погасивши
Свет в одиноком окне.
Как жаль, что это все приснивши мне”.

Машины и девушки
Все аборигены делятся на пешеходов и автолюбителей. Если ты автолюбитель — ты царь и бог. А если пешеход — то просто чмо с ногами, которое мешает стройному автомобильному движению, подтверждающему любовь всех русских к быстрой езде. И которого, прости господи, даже приходится иногда пропускать на пешеходном переходе.
А еще среди местного населения очень много по-настоящему красивых девушек. Но им мало того, что дала природа, они дополняют свою красоту высоченными каблуками, накладными “конскими хвостами”, громадными, расписанными под “хохлому” ногтями и прочими изысками галантерейной и косметической индустрии. Я хожу здесь по городу, как по музею. Меня все это великолепие восхищает и удивляет.

Любовь по случаю
Во Ржеве всегда лето. Нет, здесь, конечно, бывают и зима, и осень, но поскольку они для меня всегда остаются за кадром, Ржев — город, где всегда тепло. Правда, иногда здесь бывает такой чудесный ветер — порыв неожиданной прохлады среди жары, который как бы говорит мне: держись, подруга, скоро домой! В общем, помните, как у Довлатова, который писал: стоило ли эмигрировать в Израиль или Америку, чтоб запираться дома, глушить водку и слушать Галича и Пугачеву? Вот и я начинаю особенно любить Ржев, когда он напоминает мне о холодной родине.

К. С.

Поделитесь:

VK