Вадим Чернявский одиннадцатый год работает мастером производственного обучения в Апатитском политехническом колледже. До того, как стать наставником в деле освоения автомобилей и другой автотехники, Вадим Иванович много лет служил в транспортной милиции. Хотя с ранней юности его любимым делом и мечтой всей жизни был хоккей — он пришел в секцию первоклассником, а перед службой в армии четыре года играл за мурманскую команду “Судоверфь”. Именно с момента призыва дорога его жизни сделала резкий поворот, и жизненный опыт на этом пути оказался ой каким нелегким, не каждому по плечу.
Мы разговариваем в большом учебном классе, где нас окружают узлы и агрегаты машин, а в огромные окна заглядывает первое февральское солнце. Вадим Иванович говорит, делая долгие паузы, и как будто сомневается, а нужно ли вообще рассказывать. Ничего героического в своем прошлом он не видит, играть роль героя — не его амплуа. Зато он знает всех пацанов своего подразделения (это бывшее ПТУ-17), найдет что сказать, если кто-то из них расстроен, поможет решить проблему.
Родился Вадим Чернявский в Апатитах, учиться пошел в школу №3, и буквально сразу, первоклассником, записался в секцию хоккея к тренеру Владиславу Петровичу Опарину. Тренер отмечал данные мальчишки, видел в нем потенциального игрока высших дивизионов и, когда сам уехал в Мурманск, уговорил родителей Вадима отпустить его в “Судоверфь” — на тот момент команду мастеров класса “Б”. Парень даже девятый класс закончить не успел, а уже получил работу в должности берегового матроса на судоверфи и место в команде.
— Конечно, на работе я только числился, все мое время занимали тренировки и выступления и еще учеба в вечерней школе, — рассказывает Вадим Иванович. — Четыре года я играл за “Судоверфь”, а потом класс “Б” в советском хоккее убрали и команду расформировали. Сезон я поиграл в областном чемпионате, потом тренер предложил мне перебраться в Нарву. Пока он ездил туда, узнавал, что к чему, я решил, что не буду терять время — получу права категории “С”, а заодно и в армии отслужу. Пришел в военкомат, меня в октябре зачислили на курсы водителей, но предупредили, что обязательно нужно будет прыгнуть с парашютом.
На потоке в ДОСААФ было пять групп по 30 человек, четыре из них учились на “ЗИЛах”, и только наша, пятая — на “КамАЗе”, они тогда, в 1982 году, только-только появились, на весь Мурманск была пара десятков. С парашютом тоже прыгнул — пять раз, в Мурмашах. Права мне выдали в марте 1983-го, мне уже исполнилось 19 лет, и от армии была отсрочка — тренер все-таки меня хотел в Нарву забрать. Но я сам пошел в военкомат, и там быстро все завертелось.
26 марта меня вызвали в военкомат, а 27-го я уже был на призывном пункте. Все парни, которые, как и я, там оказались, были из той самой автогруппы, что училась на “КамАЗах”, все мы прекрасно знали, что первый набор, от 1 апреля, уходит служить за границу. Вот мы сидели и гадали, куда нас отправят — в Венгрию, Польшу, Чехословакию?.. Про Афганистан знали, с 1979 года уже четыре года прошло, и, хотя не очень много про него мы по телевизору слышали-видели, но были в курсе, что там воюют.
Я, конечно, хотел в ВДВ попасть, все-таки спортсмен. Но через двое суток приехал, как их называют, “покупатель”, лейтенант, и 29 человек из 30 забрал. В том числе меня.
***
Все еще пребывающих в неизвестности ребят отправили под Ленинград, на базу, на Черную речку. Через неделю группа снова оказалась в аэропорту, где провела утомительный день в ожидании рейса, продолжая гадать, в какой стране они окажутся. Их подняли на построение, когда на табло загорелась надпись “Ленинград — Душанбе”. И сразу стало понятно…
— Весь самолет заняли солдаты нового призыва, — продолжает Вадим Чернявский. — В результате долгих перемещений на самолете, поезде и грузовике, мы оказались под Термезом. Ночью нас выгрузили в каком-то полупустынном районе, на территории, огороженной “колючкой”. Утром выяснилось, что мы попали в учебный автомобильный батальон, всего в нем должно было быть 500 человек плюс один офицер да еще четыре курсанта-четверокурсника ему в помощь. Обустраивались мы неделю, постепенно подвозили остальных новобранцев, нас разбили по взводам, каждый взвод поставил себе палатку.
Тем временем наступила уже середина апреля, в Средней Азии — жара, днем до плюс 46, ночью плюс 8, а у нас форма все еще как по стране. От этого пекла мы мечтали хоть куда, хоть в ад, но скрыться. А просидели в учебке три месяца. Воды нет, только водовозка с утра приезжает, наберешь себе литровую фляжку на день, и все. Плюс полевая кухня три раза в день. Стали солдаты болеть дизентерией, а все лечение — жесткая диета, сухари да крепкий чай. А чтоб не просили чего другого, всех болящих поселили в одной палатке и колючей проволокой ее огородили.
Постепенно мы вошли в режим, стали на стрельбы ездить — из автоматов стреляли, из гранатометов. Потом нам пригнали пятьсот новеньких “КамАЗов”, и начались марши, дневные и ночные, по 100 километров, а последний и вовсе 500. До Ташкента мы на наших “КaмАЗах” добрались, загрузились там по полной, и обратно. Сухой паек, что мы в Ташкенте получили, — я таких с роду не видывал! Стало понятно, что вот-вот, и отправят нас за реку Амударью…
***
Через два дня учеба закончилась. Вадим Чернявский вместе с товарищами с военного аэродрома на грузовых вертолетах отправился выполнять интернациональный долг в Афганистан.
— Сели на аэродроме в Кундузе, оттуда стали нас партиями распределять. Я попал в гарнизон Пули-Хумри, в знаменитую Килогайскую долину. Долина шириной с десять километров, длиной — 20, вокруг высоченные горы. Там располагалась автомобильная бригада батальонов в двадцать, она осуществляла все перевозки по Афганистану. Часть батальонов перевозила вооружение, патроны, снаряды, иногда прямо на боевые позиции, часть — продукты питания, другие — медикаменты и раненых. Мне очень хорошо запомнился первый день. Если в учебке мы изнывали от жары, то тут оказалось еще жарче — плюс 50 в час дня, над землей марево висит. Было 20 июня 1983 года.
Афганистан Вадим Чернявский покинул только 26 августа 1985-го, спустя два года и два месяца. Он больше никогда не видел эту страну наяву. А во сне, полагаю, возвращался туда неоднократно. Она оставила ему непростые, очень разные по эмоциональному окрасу воспоминания. О черных он не говорит, разве что обмолвится парой слов. Зато с удовольствием рассказывает студентам, как он, северный мальчишка, впервые увидел, как растут апельсины и гранаты, как совсем иначе живут люди чужой страны. Как быстро он научился за несколько часов ремонтировать двигатель огромного “КамАЗа”, штопать посеченный осколками тент и спать при любых обстоятельствах. На вопрос, правда ли к страху можно привыкнуть, он не отвечает напрямую, а рассказывает историю:
— Нам никак не удавалось выспаться, рейсы были частыми, официально они не могли продолжаться дольше недели, но порой затягивались на месяц. Подъем в четыре утра, быстрый сбор, инструктаж, выезд. Вернулся, загрузился, и все по-новой. Однажды мы пошли большой колонной, машин — несколько сотен. На колонну напали, первые бой ведут, а до нас далеко. Когда обстрел начался, мы должны были сразу нырять под машину и за колесами укрываться. Обстрел шел часа четыре, пока вертолеты ждали, пока то да се, я и уснул. И первый раз за всю службу так крепко спал, что меня едва добудились, когда нужно было трогаться. Это я к тому, что ко всему привыкаешь, раз под обстрелом спишь.
Вадим Иванович несколько раз в разговоре замечает по тому или другому поводу “Повезло!”. Повезло, что попал в Афганистан, когда еще было потише и в первые девять месяцев до советской границы колонны доходили со своей охраной, ну разве что на Кабул добавляли в охрану БИМ, БТР и пару вертолетов, да если к границе с Пакистаном шли. Повезло, что к этому моменту запретили массовые переезды через Саланг, где восьмикилометровый тоннель и галерея за ним на самом верху: если запрут душманы с обоих концов, то все, кто в тоннеле, обречены. После такой вот трагедии блокпосты пропускали с десяток грузовиков, остальные ждали — группа прошла, все в порядке. Повезло уцелеть в рейсе на Кабул, когда на выходе из другого тоннеля колонну атаковали и первые ряды пожгли, а они оказались в пятом ряду… Как однажды выручили их, завернувших в недружественный кишлак.
А я вспомнила давний разговор с другим афганцем, Игорем, и его дембельский альбом, которые вообще-то были запрещены из-за режима секретности, но какого настоящего дембеля это остановит? “Афганистан — страна чудес, зашел в кишлак и там исчез” — подпись под фото в альбоме и дата, 1984 что ли…
***
— Еще одна особая веха в моей службе, когда американцы поставили душманам “Стингеры”, а те начали сбивать наши вертолеты. И нам почти два месяца пришлось ездить без сопровождения с воздуха, это был настоящий хаос.
В последние месяцы службы ситуация обострилась до предела. И больше всего на свете те, кому давно пришла пора демобилизоваться, хотели домой. Уже полные дембельские наборы собрали, и платки девушкам и маме купили, а командир все тянет и тянет. Да и понятно почему: ранения, тиф, желтуха, дизентерия выкосили личный состав, людей не хватает, а обстановка напряженная, новички прибывают, а их учить некому.
— Я и сам в такой ситуации был — пришел с правами на “С”, а тут тягач, да с прицепом, на ходу переучиваться пришлось. Нас в роте осталось три старослужащих, уже все сроки пересидели, а командир не отпускает. В одном из рейсов мы с товарищем случайно услышали, что в штабе есть приказ, мол, всех дембелей срочно отправить домой, а если у какого командира в части обнаружат старослужащих, то звездочку с погонов снимут. Мы как вернулись, сразу к командиру, говорим, отпускайте нас. А он уговаривал еще раз, в самый последний рейс, и тогда уже все, домой. Только мы знали, что рейс может и на месяц растянуться, поэтому упрямо на своем стояли.
Тогда стало понятно — последние дни службы настают. И скоро можно обнять всех, кто ждал его из армии с отчаянным нетерпением и надеждой, — маму, отца, девушку Лену, которая, узнав, что он лежит в ташкентском госпитале, в 19 лет не побоялась махнуть через полстраны из Мурманской области в Узбекистан, чтобы просто побыть рядом, пусть несколько дней. Его выписали из госпиталя за три дня до ее приезда… С девушкой Леной они вместе до сих пор, только теперь ее называют Еленой Геннадьевной, прожили вместе почти 35 лет, есть дочь.
— Когда мы оформили все как положено, получили расчет (это деньги рублями и валютные чеки — за службу, контузию и болезни), нам велели ждать колонны — какая первая пойдет, с той и мы на дембель. Возможно, пойдет на юг, в Кабул, и мы улетим самолетом, возможно — на север, к границе, и тогда через мост, на Ташкент.
Им выпал мост. Тот самый, по которому 31 год назад вышли из Афганистана войска советского военного контингента. Вышли навсегда, но не перестали хранить память о той войне, верность друзьям — погибшим и живым.
