— Я беременна, — она говорила тихо…

— Я беременна, — она говорила тихо и смотрела в сторону, на стену. Внутри Паши все словно исчезло, ноги стали ватными, и он подумал: хорошо, что сижу…

Он приехал в этот город месяц назад. Приехал, что называется, в растрепанных чувствах — после развода, после расставания с дочерью, после ссоры со своими родителями. Тяжко было. Но время потихоньку лечит. Работал, учился, читал много. Появились знакомые и даже приятели. Уже было с кем сходить в бар, пива попить. Один из таких приятелей, Сергей, и познакомил его с Люськой.

— Классная девчонка, отзывчивая! — и вид у Сереги был заговорщицкий.

Люся Пашке понравилась. Общение их было своеобразным: она молчаливая, слов было мало, зато ласки удавались, жаркие и взаимные. Несколько раз приходил он к ней домой. Уходил ночью. И эта ночь смущала его больше, чем обнаженная Люська, та любила жить дома без одежды. Ночь — северная, идешь по улице, а солнце нарочно на тебя светит, и кажется, что из всех окон смотрят люди, смотрят и гадости про тебя думают. Паша еле сдерживался, чтобы не красться вдоль стен или по кустам. Странными ему казались и ночь белая, и Люська с ее привычками, да и вообще почти все в этом новом для него городе. Однажды обедал в столовой и забыл рядом со столом портфель из хорошей кожи, тещей, теперь уже бывшей, подаренный. Вспомнил про портфель только к вечеру и бегом побежал в столовую, в портфеле почти готовая курсовая была. Прибежал, запыхавшись, а тот так и стоит у стола.

И вот прошел еще месяц. Явился он однажды к Люське, а открыла какая-то женщина, оказалось — мама. Приятная женщина, домашняя такая, молчаливая. Открыла, сказала, что Люся болеет, и ушла в кухню. Паша разулся, прошел в комнату. Девушка его лежит на диване, под одеялом, такая бледная, что веснушки на лице словно нарисованными стали. Голос слабый. Паша переполошился, стул подвинул, сел и давай пытать, что случилось. Она сперва пыталась отделаться, мол, ничего страшного, а потом пробормотала:

— Я беременна.

Опешил наш кавалер. В голове вскипела каша из недавнего развода и дочечки, чья фотография приколота теперь на стене над кроватью в общежитии, из попыток все же закончить институт, из постоянного безденежья, хоть и на двух работах крутится, из отчаянного нежелания опять становится отцом, а то и мужем… Хотелось закричать: стоп, я больше не играю!.. Однако Паша взял себя в руки и, как мог, спокойно спросил:

— Ты хочешь сказать, ребенок от меня?

Люська горько улыбнулась:

— Нет, от Пушкина…

И пошел Паша, и несколько дней пребывал, как в бреду. Даже вечно полутрезвый Сергей заметил:

— Ты чего как пришибленный?

— Люська беременная, говорит, что от меня, — признался он приятелю.

— Гы-ы-ы, — расплылся Сергей в улыбке, — и ты поверил? Да она всем так говорит!

Как ни странно, но этот цинизм немного протрезвил будущего отца, а может, и не отца.

Паша еще пару дней помучился, ничего не вымучил и пошел проведать болезную. Цветочки купил. После его звонка за дверью явно послышалась суматоха, возня и приглушенные голоса. Наконец Люська открыла. Была она в распахнутом халатике, встрепанная, увидела Пашку и изобразила сонность на лице, и даже зевнула для убедительности, а за ней в комнате, хорошо было видно в раскрытые двери, какой-то парень в трусах суматошно убирал постель с дивана, и солнце очень ярко светило через окно, словно для того, чтобы получше все было видно… И напряжение последних дней лопнуло, и Паша едва не расхохотался.

— Я вижу, ты поправляешься, — улыбался он от души, аж светился.

— Да! — буркнула девушка.

— Ну, и дальше не болей, — вручил ей цветочки и пошел. И сразу вспомнил анекдот, где парень в отчаянии восклицает: “Как загс? Ты же говорила, в кино идем”…

Историю выдумал Игорь Дылёв.

Не унывайте!

Заметка недели: К жене подруга приходила поплакаться на жизнь… Смеялись до утра.

Поделитесь:

VK