Защищают или…?

Когда меня пригласили посетить курс “Что такое “в интересах детей?” о норвежской службе опеки, я с радостью согласилась. Еще бы! Ведь это прекрасная возможность увидеть, как защищает детей “Barnevern” (Барневарн), которую так часто ругают в России, и сравнить норвежские методы воспитания детей с нашими.

Другой взгляд

Норвежскую модель ювенальной юстиции критикуют в большинстве стран Восточной Европы. СМИ, причем не только российские, пестрят ужасающими рассказами о том, как у родителей забирают детей без каких-либо на то причин. Рассказывали эти истории родители или другие родственники. Некоторые называли службу защиты детей “Barnevern” гестапо. Президент Чехии Милош Земан сравнил ее с нацистской организацией “Лебенсборн”. А в 2014 году Павел Астахов, будучи уполномоченным по правам ребенка в России, назвал ее “передовиком ювенального террора”. Но есть и другая сторона — версия норвежской службы опеки. Их доводы не звучат практически нигде, потому что “Barnevern” не имеет права разглашать детали таких дел. Для того, чтобы показать российской общественности свою точку зрения и объяснить систему работы служб защиты прав детей, организация “Баренц-пресс” провела несколько встреч для журналистов с экспертами и официальными лицами, отвечающими за эту тему.

Как оно работает?

Первая встреча — с руководителем службы опеки “Barnevern” в Тромсе Айной Исаксен. В начале беседы она рассказала о трех ключевых этапах работы. Первый — это поступление сигнала о том, что в семье что-то не так. Согласно “Закону об охране детства”, написать заявление в “Barnevern” может любой: сотрудник полиции или больницы, воспитатель из детского сада, учитель, сосед, родственник и сам ребенок. Помимо этого, работники служб обязаны сообщать обо всех подозрениях по поводу ненадлежащего ухода за ребенком. Второй этап — расследование. Сотрудники службы опеки проверяют сигнал, чтобы выявить факты. Как правило, инспекторы службы разговаривают со всеми причастными к делу людьми, приходят домой к семье, звонят на работу родителям, собирают информацию во всех учреждениях, где знают ребенка. Объем расследования зависит от степени предполагаемой угрозы.
Третий этап полностью зависит от результатов расследования. Бывает, что дело закрывают, если служба опеки не нашла подтверждений по заявлению. Второй вариант — решение о принятии добровольных мер. В этом случае сотрудники “Barnevern” выявляют незначительные нарушения в семье и принимают так называемые “меры по исправлению положения”. Например, помощь ребенку или всей семье оказывают семейные психологи и кризисные центры. Третий вариант — самый жесткий: ребенка из семьи забирают. Это решение принимает губернский совет.

Статистика без русских

Министр по делам детей, равенства и социальной интеграции Сольвейг Хорне тоже встретилась с русскими журналистами. По ее словам, именно “меры по исправлению положения” являются приоритетом. Все-таки основная цель в том, чтобы ребенок оставался со своими родителями.

— Для меня важно, чтобы все дети в Норвегии, вне зависимости от гражданства и происхождения, имели право на заботу и защиту, — сказала она. — Я лично говорила с родителями, которые недовольны работой “Barnevern”, но я встречалась и с детьми, которые говорили: “Почему вы не пришли раньше?”

Согласно статистике, за 2015 год в Норвегии в службу опеки поступило 54400 обращений. 10900 дел закрыли сразу. А по остальным 43,5 тысячам работники службы провели расследование. Из них 60 процентов дел закрыли, а в отношении остальных обращений приняли решение о “добровольных мерах”. Однако был и “третий вариант”: в 2015 году из семей изъяли 460 детей. Большая часть из них — норвежцы. В приведенных цифрах мы не увидели, сколько детей изъяли из русских или смешанных русско-норвежских семей. По словам руководителя “Barnevern”, таких случаев настолько мало, что они даже не попадают в статистику.

Маленький Оскар и зуб

Но такие случаи есть. Вице-консул Генерального консульства РФ в Киркенесе Игорь Лапицкий в первую очередь рассказал о некоторых переводческих нюансах, которые могут сослужить плохую службу.

— Например, норвежское слово “blow” переводится на русский и как “легкий шлепок”, и как “удар”, — рассказал он. — И трактуется оно по-разному, все зависит от контекста. Но когда маленький ребенок произносит это слово, сотрудник “Barnevern” в большинстве случаев решает, что ребенка избивают.

С такими трудностями иногда сталкиваются русские семьи. Пример — история маленького Оскара, которая произошла в 2014 году. Ее широко освещали в российских СМИ.
Родители мальчика уехали из России на заработки в Норвегию. Семья жила в Тромсе. У Оскара начал шататься зуб, и мама, когда надевала на него футболку, случайно его задела. В итоге зуб вылетел. Когда малыш пришел в школу, он рассказал об этом одноклассникам и учителю. А педагог написала заявление в “Barnevern”. 8 октября 2014 года ребенок из школы домой не вернулся. Его сразу изъяли из семьи, все три этапа работы службы опеки завершились в один день. Оскара вернули родителям лишь спустя год. Но только после того, как мама и папа прошли специальные курсы для родителей по американской методике.

По словам Генерального консула России в Киркенесе Сергея Шатуновского-Бюрно, широкий обзор в российской прессе дел, связанных с изъятыми детьми из русских или смешанных семей, только мешает разбираться в ситуациях. И, скорее всего, служба опеки “Barnevern” остро реагирует на критику со стороны российской прессы и после этого более строго относится к российским семьям…

Но не только иностранцы критикуют норвежскую службу защиты детей. Сами норвежцы тоже обращают пристальное внимание на определенные перегибы в ее работе. Об этом и о других историях детей и взрослых — в следующем номере “ДД”.

Поделитесь:

VK