XXI Рубцовские чтения состоялись 15 февраля в библиотеке-музее имени Гладиной. “ДД” публикует отрывок воспоминаний Николая Шантаренкова, однокурсника Николая Рубцова по Кировскому горно-химическому техникуму. Рубцов с осени 1953 года и до отъезда из Кировска в феврале 1955 года жил в одной комнате общежития техникума с Николаем Шантаренковым и Евгением Ивановским, впоследствии главным маркшейдером ПО “Апатит”.
Николай Шантаренков, как и Рубцов, не стал маркшейдером, а пошел в искусство. Он окончил ГИТИС, основал мужской ансамбль “Казачий круг”, составил сборник “Песни на слова Рубцова”.
Рубцов, покидая Хибины, оставил на память Шантаренкову несколько тетрадных страниц с “Прощальными стихами”, единственными в творчестве поэта, где упоминается этот отрезок времени его короткой жизни. Своей первой любви, Тане Агафоновой, Николай Рубцов посвятил несколько лирических стихотворений.
К публикации материал подготовил Николай Ефремов.
Была весна 1954 года. Мы учились на первом курсе Кировского горно-химического техникума. Близился к концу второй семестр, полярная ночь постепенно отступала, и днем в окно изредка заглядывало долгожданное солнышко.
В один из таких весенних дней вхожу в нашу просторную комнату в старом мужском общежитии. В ней жил тогда и Николай Рубцов. Десяток железных кроватей, тумбочки да стол, вот и вся обстановка. Во входной двери большая прорезь — для почты.
В дальнем углу у окна Коля Рубцов о чем-то оживленно беседует с ребятами-однокурсниками. В руках у него конверт — недавно получил свежую почту. Настроение у всех приподнятое, всем весело, а Коля — он просто в ударе, такой открытый и радостный, в подобном состоянии я, кажется, и не видел его прежде. Что-то энергично рассказывает. Жаль, не застал я начала этого разговора.
Оказалось, он получил письмо. В письме фотокарточка. Ребята-сокурсники попросили дать им посмотреть фото. Ребята разглядывали его с любопытством, подошел и я взглянуть. Было ясно, что письмо — от любимой девушки.
Письмо он зачитывать нам не стал, говорил, что девушка эта ему очень нравится, зовут ее Таня. В точности сейчас не припомню, в каких выражениях это все говорилось, отчетливо помню только, что Коля, как бы подводя итог, сказал: “Она мой идеал!” Потом сделал многозначительную паузу и добавил: “А я — ее”.
Мне это особенно врезалось в память, потому что слово “идеал” было не из нашего лексикона и вообще имело для нас, тогдашних, весьма туманный смысл. И я, как это частенько бывало при общении с Рубцовым, в очередной раз был сражен наповал. Тем более, что, взглянув на фото, я увидел лицо очаровательной девушки с проникновенным взглядом, ее волосы были гладко причесаны. Сразу видно, аккуратистка. Помнится, он говорил, что Таня учится в педучилище, а он вроде бы занимался вместе с нею в библиотеке, где она, кажется, прежде работала, так и познакомились. “Вот почему, — подумал я тогда, — он так много знает о запрещенном поэте Сергее Есенине”.
Все мы по-хорошему завидовали ему и восхищались им. Еще бы! Такая замечательная девушка его любит, да еще считает своим идеалом, оно и понятно — при такой-то эрудиции… Впрочем, и слово “эрудиция” — не из нашего тогдашнего лексикона, исключая опять-таки Рубцова.
Вечерами Коля сосредоточенно писал, как обычно, без помарок, мелким летящим почерком, иногда останавливаясь в задумчивости. Писал много. Пока мы делали уроки, он только писал, на уроки времени практически не оставалось.
И вот однажды произошло неожиданное: Коля, опустив руку в карман своего кителя, как будто за носовым платком, вдруг вытаскивает на глазах у всех помятый и изрядно потертый запечатанный конверт с маркой и подписанным его почерком адресом. Конверт раздувался от содержимого. Зная его характер, все мы почему-то с трепетом подумали: а вдруг это неотправленное письмо Тане?! Что могло случиться?.. Почему не отсылает? Ведь она ждет! Мы стали его корить и требовать отправить письмо немедленно.
Было видно по стершимся уже буквам, что носил он его давненько. Но, повертев в руке, Коля снова засунул конверт в карман. Еще несколько раз мелькало это (а может быть, уже другое) потрепанное неотосланное письмо.
На наши недоуменно-вопрошающие взгляды и расспросы он уклончиво, немного застенчиво, как-то рассеянно улыбался и засовывал конверт обратно в карман. Скорее всего, это были подготовленные для редакций журналов его первые корреспонденции.
А фото Тани Агафоновой Коля бережно хранил, и время от времени оно появлялось на его тумбочке…
