О “деле Христюка” не писал и не говорил только ленивый. Следователи, свидетели, различные руководители и просто обыватели высказывали свои точки зрения. Но все материалы в СМИ отличались некоторой однобокостью. А вот мнение самого Александра Христюка толком никто не знал. Почему? Об этом он рассказал только сейчас.
Советовали молчать
Дать интервью о трагедии 22 февраля 2012 года я просила Александра Христюка не раз. Это было сразу после гибели ребенка под упавшим козырьком и потом, когда его выпустили из изолятора временного содержания, и во время суда. Сначала Александр отказывался “потому, что впереди выборы”, а затем под предлогом “дождемся решения суда”. Наверняка тогда Александр не ожидал, что после суда интервью у него будет взять гораздо сложнее.
Напомню, 25 июня 2013 года Александра признали виновным в “выполнении работ и оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни и здоровья потребителей, повлекших по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью, а также смерть человека”. Так закончилось “дело об упавшем козырьке”, под которым погиб 13-летний мальчик и еще двое детей получили различные травмы.
Однако спустя четыре месяца после приговора рассказать о своем деле Александр согласился без раздумий. Сейчас он отбывает наказание в СИЗО-2. Здесь его оставили в отряде осужденных, которые занимаются хозяйственными работами в изоляторе. Оставили по его собственному заявлению, а не за большие деньги, как сообщили на одном из местных форумов.
— Да, я знаю об этом слухе, — смеется Александр Христюк. — В ответ могу сказать одно: деньги, может, и дал бы кто, но только за то, чтобы не остаться здесь. В СИЗО же трудиться надо, а в колонии — нет. Да и работа, которую мне предложили, одна из самых тяжелых — пекарь. Плюс здесь в том, что адвокатам ко мне добираться несложно.
— Почему Вы категорически отказывались общаться с журналистами после трагедии и до приговора?
— Адвокаты так советовали. Сейчас жалею об этом. Вообще жалею, что мало с людьми общался, в том числе и через прессу.
Почти два года назад
— Вы помните тот день — 22 февраля 2012 года?
— Помню. День был предпраздничным, но все равно обычным рабочим днем. Утром планерка прошла: мы уточняли, кто дежурит в праздники, кого где найти можно будет в экстренных случаях. В общем, решали обычные вопросы. Потом зашли женщины из “кадров” — уточняли, когда мужчин поздравлять можно. А потом кто-то позвонил и сказал, что на улице Дзержинского что-то произошло. Я тогда из гаража, кажется, ехал. Позвонил своему заместителю, и мы поехали туда.
— Когда увидели глыбы льда, козырек, были какие-то предположения?
— Я не предполагал, я слушал специалиста, своего заместителя, — на что он внимание обращал. А заметил тот в первую очередь поток воды, который лился с крыши. Он все спрашивал: кто и когда сбросил воду (пробил ледяные бордюры на крыше)? Еще он сказал, что на пятом этаже очень странно застеклен балкон — его крыша продлевала крышу дома.
— В это время в машине реанимации умер ребенок. Вы это знали?
— Я видел “Скорую”, но, когда мы приехали, нам никто не сказал о детях. Осознания того, что здесь произошла трагедия, сразу не было… Потом события начали развиваться с огромной скоростью.
Обвиняли во всем
— С улицы Дзержинского мы поехали в “Апатиты-Комфорт” — там уже шли выемки документов. Мне сказали, что потребуются документы “Аркадана”. Поехали туда, ведь был короткий день, надо было предупредить работников, чтобы не ушли. Нас попросили организовать рабочих, чтобы срезали повисший козырек, найти место для его хранения…
Кстати, он до сих пор лежит на территории “Апатитыградсервиса”, как тогда положили. Поэтому ссылка в суде на проведенную экспертизу козырька меня удивила.
Ближе к вечеру 22 февраля меня попросили “проехать” в отдел следственного комитета. Мыслей о том, что оттуда я могу отправиться не домой, не было. Сам на машине я и приехал туда, а по тому, как со мной начали разговор, понял: что-то не так.
В тот день по факту гибели ребенка возбудили уголовное дело. Александра задержали на 48 часов как главного подозреваемого.
— Я предлагал хотя бы меня допросить, но мне объяснили, что до девяти вечера не успеют, а позже допрашивать нельзя. В общем, отвезли в ИВС и продержали там двое суток. Что происходит, я начал понимать только к концу вторых суток, после беседы с адвокатом. Оказывается, все свидетельские показания, которые дали работники “Апатиты-Комфорта”, были против меня. Все говорили: “Виноват Христюк…” Какая-то всеобщая истерия — никто ни в чем разбираться не хотел. Тогда меня во многом обвиняли, даже в попытке сорвать президентские выборы!..
Чужой
— Я как-то успокоился только после общения с прокурором области — подумал, что вот, наконец, нормальный, адекватный человек. Появилась надежда: в деле досконально разберутся. До июня меня никто не допрашивал, все как-то затихло, потом сменился следователь. Вместе с ним поменялось все: статья, по которой меня обвиняли, свидетели начали говорить как-то по-другому… Я до сих пор не могу понять, почему суд принял во внимание более поздние показания свидетелей? Неужели человек лучше помнит события через год, а не через полгода?..
— А за что Вы здесь — поняли?
— Да, но это никоим образом не касается трагедии на улице Дзержинского. Будь на моем месте другой человек, скорее всего, все было бы по-другому. Я же в этой сфере, коммунальной, — чужой. И посадили меня за мои политические взгляды, за необщительность мою — есть у меня такая черта, не люблю объяснять оппонентам то, чего они все равно не хотят понимать.
А еще за то, что стоял на своем. Всегда. Никогда не говорил, что моя точка зрения единственно верная, но всегда придерживался своих убеждений.
— Вы в последнем слове говорили, что среди виновных Вы десятый по списку. Кто впереди?
— Люди, реально управляющие “Апатиты-Комфортом” и финансами — коммунальными деньгами.
— Но люди, выступавшие на митингах в связи с гибелью ребенка, резко высказывались в адрес тогдашнего исполнительного директора “Апатиты-Комфорта” Юшмановой…
— Я уже понял, каково быть без вины виноватым, так что голословно обвинять ее не могу и не буду.
Друзья познаются
— Вы до сих пор коммунист?
— Да, из партии меня не исключили.
— А однопартийцы поддерживают?
— С поддержкой забавно получилось все: передавать приветы, какие-то слова поддержки и даже передачки начали те, от кого я не ожидал, даже не сразу вспомнил этих людей. А вот некоторые из ближнего круга, с которыми я был в хороших, можно даже сказать, дружеских отношениях, сначала как-то притаились. Наверное, ожидали, что скажет областной суд. А после того, как приговор оставили в силе, совсем исчезли.
— Если вернуться назад, Вы бы пошли в “коммуналку” работать?
— Пошел бы! И работал бы так же, возможно, больше анализировал бы ошибки и обязательно собирал бы брифинги для журналистов — каждую неделю.
— Зачем?
— Чтобы объяснять через СМИ людям, что и как делается. Ведь делалось пусть недостаточно, но многое. Чтобы люди, наконец, поняли, что покраска подъезда — это последнее, что необходимо сделать для нашего жилфонда.
— Что самое сложное для Вас в СИЗО?
— Информационный вакуум — я совершенно не знаю, что происходит в городе. Сначала в этом был плюс — от информации я отдыхал, сейчас же сложно. А жить можно везде, и в пустыне человек выживает.
Александр не смирился с приговором и надеется на то, что в его деле рано или поздно разберутся. На днях он направил в Мурманск кассационную жалобу и готов дойти до Верховного суда.
Брифинги он хотел проводить. А лично проехаться по участкам или даже пройтись.Так перед сном ,чтоб спокойней спалось.Если почаще сажали за такие деяния.Ты начальник.и ты в ответе за подчиненых.А нае только за кресло!!!!