Сначала она перестала ездить к сестрам в Сибирь и Подмосковье, потому что дед умер, а одна она боялась не разобраться с расписанием поездов, электричек, пересадки опять же не радовали. Потом уже и в областной Курск не выезжала, ибо незачем — родственники навещали сами.
Еще через несколько лет она не ходила уже и в центр поселка (в Коренево это называется “сходить на станцию”), потому что магазины построили теперь едва ли не на каждой улице. Да и дочь приносила все, что нужно. Последние два-три года бабушка выходила только на лавочку либо сидела на прогретой солнцем бетонной плите под рябиной и, приложив руку козырьком к глазам, вглядывалась в проходивших мимо людей. А если с ней здоровались, спрашивала:
— Ты чей будешь? — потому что плохо видела. А поговорить хотелось.
В последние месяцы она уже почти не выходила из дома, а на предложения прогуляться отвечала отказом:
— Что я там не видела?
И вот в последнюю неделю ее мир сузился до пределов собственной комнаты…
И я вдруг поняла (знаю — Капитан Очевидность, но все-таки…): если нам удается пройти весь жизненный цикл, то есть дожить до старости (бабушка умерла два месяца назад, ей было 82), то мы проходим его в обратном порядке.
Мир младенца постепенно расширяется: кроватка в комнате, двор, город, страна, мир.
И вот, побродив по миру, мы возвращаемся в собственную комнату. В собственную кровать. Круг замыкается. Границы мира сужаются, а сам мир становится не то чтобы ненужным, но чем-то второстепенным. Наверное, он весь размещается у нас внутри: в плохо видящих глазах, больном сердце, разноцветной памяти. Поэтому внешний мир становится не так важен…
Елена Штурнева, текст и фото.