Весь день она боялась взорваться от предощущения чуда, от радости и страха перед неизвестным. А вечером стало пусто-пусто, пусто и гулко. И в душе, и в голове. И даже цветок, который с улыбкой подарила ей в толпе незнакомая девчонка и который она время от времени нежно прижимала к щеке и тоже мечтательно улыбалась, куда-то пропал, так что и в руках у нее было пусто… Она шла через шумную веселую толпу на праздничной площади, но никого и ничего не видела. Словно шла по пустынному полю.А накануне был скандал с мамой. Он получился на редкость шумным, бурным, слезливым. Кричали обе, плакали обе, обе трясли друг друга за плечи. Мама не хотела, чтобы она шла на это представление. Сначала спокойно она пыталась объяснить, что все это ложь, обман, но Алька уперлась: хочу, и все. Когда уже стали ругаться, в ход пошли и такие упреки:
— Ты мне шагу не даешь ступить, как будто я маленькая, а мне скоро рожать можно, мне уже двадцать шесть почти!
А мама в ответ кричала, что рожать она будет по-человечески, а то, куда она собирается, — уродство, глупость и гнусность. И еще кричала, что хорошо бы принять закон, чтобы безмозглые дуры не могли иметь детей.
— Я как подумаю, что с тобой сделают, мне плохо становится! Фу, гадость какая!
Алька защищалась, говорила, что по истории они проходили, что раньше только так было, что мужчины и женщины жили вместе и вместе спаривались, чтобы были дети. Тут мама кинулась к буфету, схватила бутылку, налила джину в специальный холодящий стакан и залпом выпила полстакана. Перевела дух и сказала, что когда-то мужчины (при этом слове ее опять передернуло) и женщины на деревьях жили и в носах ковырялись…
К ночи помирились. Обнимались, плакали уже не от злости, а от любви. И мама говорила, что она просто хочет уберечь свою девочку от глупостей, от лишних разочарований… И все-таки она сдалась. Хотела, правда, поехать с Алькой, но та упросила не делать этого, тем более, что у них большая компания.
Утром шумная компания девушек погрузилась в аэробус, и через час они были на теплом зеленом острове. Реклама настойчиво приглашала встречать 2222-й год именно здесь, в тропическом раю. Но Алина ехала не в рай. Втемяшилась в ее коротко стриженную черную головку одна бредовая идея. Именно на этом острове в новогоднюю ночь заезжий театр давал представление “Последний натурал”. И девушка хотела подвергнуть себя испытанию в театре. Испытание было необычным и дерзким. Григорий Набуяка-младший, по его словам, да и близкие это подтверждали, любил женщин и не признавал связей между мужчинами. Мало кто верил этому, потому что лет сто уже, как все окончательно определилось и устроилось: женщины с женщинами, мужчины с мужчинами. Притом получилось это как-то само собой. Женщины везде выходили вперед — в образованности, в умении устраивать жизнь, в дальновидности и планировании, в работоспособности и духовности, в чувстве собственного достоинства. Мужчины какое-то время помыкались, поустраивали протесты, но даже протестовать по-хорошему уже не могли. И стали кучковаться друг с другом. Среди своих они, конечно же, были героями.
А женщины не горевали. Установили мужикам нормы — кто сколько должен сдать продукции в банки спермы, если вообще должен. И стали жить-поживать да детей наживать. И молодым, пятому поколению новых времен, уже казалось, что так было всегда. И вот — на тебе! Последний натурал! Где он прятался, никто не знает. Говорили, что жил анахоретом в каких-то северных горах. И папа его жил анахоретом, и дедушка с прадедушкой… Правда, не совсем было понятно, кто же их на свет производил, но выяснять подробности никто не хотел. Ведь недоверием так легко обидеть.
И вот Алькина очередь, билет она купила еще летом. На театр это не было похоже. Небольшой домик, черепица в виде сердечек, занавесочки с кружевами, коврики, картинки на стенах. Присмотрелась, а там про любовь между мужчинами и женщинами… Чуть не рассмеялась — так это было нелепо и комично. Еще немного — и все волнения ее улетучились бы. А волновалась Алька очень сильно. Еще бы! Ведь тысячи и тысячи лет мужчины и женщины были вместе, любили друг друга, касались друга друга, обнимались, целовались и… Страшно подумать, чего еще. Алька была уверена, что вот мужчина тронет ее — и откроются ей важные, доселе неведомые знания, ощущения, она верила, что узнает Главную Тайну…
В прихожей домика ее встретил молодой человек. Глянул на нее равнодушно и спросил билет. Алина отдала пластиковую карту…
— А скажите, — она изо всех сил сдерживала смущение, — майку снимать надо?
Контролер мельком глянул в билет и слащаво улыбнулся:
— Нет, по вашему билету не надо, — открыл дверь.
Алина осторожно, словно пол был из воды, шагнула через порог. Там было почти темно, свет давали несколько старинных свечей. От них шел сладкий удушливый запах, воздух в комнате был несвежим.
— Здравствуй, милая! — из полумрака вышел мужчина. Он был босым и в одних брюках. Кожа на мышцах груди, живота, рук блестела, то ли от пота, то ли от какого-то крема. — Не волнуйся! — голос его был мягким и густым, как воздух в комнате, тон доброжелательным. — Это не страшно.
Он встал напротив Альки, бесстрастно посмотрел ей в глаза и взял в ладони обе ее груди. Все произошло так быстро, что Алина ничего не успела подумать. Было лишь ощущение, что ее касается нечто чужое, ненужное, почти враждебное.
— Все! — через пару секунд подвел итог Последний натурал. — Ты свободна. Уверен, ты пронесешь это яркое воспоминание через всю свою долгую жизнь…
Выпустили ее в другую дверь.
Алька шла по площади, пробиралась мимо веселых женщин, мимо баров, ресторанов, аттракционов и пыталась разобраться в ощущениях. Это было совсем не то, когда ее касались чуткие руки любимых девчонок, касались тонко, нежно, словно ветерок или солнечный зайчик. А этот вцепился в ее упругую грудь, как будто собирался оттолкнуть Алину. А еще ее занимал вопрос: зачем он на патетику перешел в конце? Наверное, чтобы я не вздумала о потраченных деньгах жалеть, — улыбнулась она. И тут же захохотала, потому что представила, как расскажет все маме и как они посмеются вместе.
А Григорий Набуяка-младший через час закончил представление и сидел, ссутулившись, на стуле. На лице опустошение, глаза смотрят куда-то в пространство и ничего не видят. Его ассистент стоит сзади и разминает последнему натуралу плечи.
— Если бы ты знал, Ленок, как это все обрыдло, как меня мутит. Я каждый раз боюсь, что меня вырвет на очередную дурочку…
