Я не помню, чтобы столько целовала своих новорожденных детей, сколько теперь внука. Нет, целовала, конечно, и часто. Но такого постоянного желания чмокнуть в любое доступное место не было, возможно, от усталости. Они не пропали даром, эти знаки нежности и любви, они ждали своего часа. Теперь достаются моему внуку.
Захожу утром в комнату дочери: они лежат рядом (внутренний голос бубнит — вот, приучит у себя в кровати спать!). Дочь — худая, бледная, ресницы подрагивают. Внук — круглощекий, румяный, ручонки за голову закинул. Тянусь его поцеловать, дочь улыбается. Наверное, ей мои поцелуи уже и не нужны. Хотя, когда несколько месяцев назад я пообещала, что обязательно буду с ней во время родов, кажется, она стала спокойнее и увереннее.
В роддом мы отправились вместе: я подождала, пока ее оформят, получила инструкции, что надеть, когда приду на роды, и вернулась домой — ждать вызова. Но решила все-таки позвонить дежурному доктору, предупредить о своем появлении.
— А кто Вам сказал, что Вы можете присутствовать? — не обрадовался мне доктор. — У нас карантин по гриппу, и пустить посторонних — это должностное преступление. Вы же понимаете…
Если честно, я не все поняла. За два часа до разговора, ожидая, пока переоденется моя дочь, я наблюдала, как из роддома выходили посетители. Но спорить с доктором — дело неблагодарное, я и не стала. Позвонила дочери, предупредила, что не смогу с ней быть. Ее расстроила, сама разнервничалась. Дома сидеть все равно не смогла — пошла к роддому.
Постояла под окном, вспомнила свои первые роды здесь: одиночество, страх и боль, растянувшиеся на всю ночь. Мне, наверное, не повезло тогда — акушерка была занята оформлением каких-то документов и лишь раз в час заходила ко мне в дородовую. Сказать, что еще не время. А роды были тяжелые и с последствиями.
И вот теперь там моя дочь, и у меня нет возможности держать ее за руку. Хорошо хоть мобильник, как в армии, не отобрали — так мы с ней четыре часа и перезванивались.
Но она справилась лучше меня, призналась потом — только благодаря вниманию акушерки. И уже через двадцать минут после родов дочь смогла позвонить и успокоить меня.
А утром я понесла ей передачку и попросилась хоть одним глазком взглянуть на внука. Нет, сказали мне, у нас карантин, вот если бы они в платной палате лежали — тогда можно. Странно, правда? Всего несколько сотен рублей — и санэпидрежим в отдельно взятом помещении утрачивает силу.
Еще через полчаса я окончательно запуталась в понятиях «можно-нельзя». Звоню дочери узнать, что принести поесть, и узнаю: у нее в палате появилась соседка. Девушка оставила пакет и пошла рожать… вместе с мамой. Я, конечно, не удержалась, позвонила в ординаторскую узнать — не кончился ли карантин? Нет, говорят, не кончился. А для девушки сделали исключение потому, что мама у нее по профессии акушерка. Получается, дочери акушерки поддержка во время родов нужна гораздо больше, чем дочери репортера. И даже карантин не помеха. Обидно…
Однако состояние счастья предохраняет от мелких обид, а успехи внука отодвигают неприятные воспоминания и плотно заполняют жизнь. Ну, сами посудите — что может быть важнее, чем умение сворачивать язык трубочкой в две недели от роду?!
Н-даа… У нас для каждого отдельно свои правила… В платную палату можно в одежде, без бахил и масок заваливаться компаниями человек по пять (а то и больше). Зато если ты в эконом-классе — даже на этаж не подняться, чтоб передачку передать. Хоть у тебя и имеются бахилы, ты снял верхнюю одежду и готов напялить любую маску… Вот купи абонемент на посещение дорогих и любимых тебе людей — можешь вести себя, как захочешь…Гадостно..