Апатиты и Кировск — те города, где памятная дата отмечается ежегодно, потому что здесь живут потомки потомков раскулаченных и репрессированных, тех, кто помнит это тяжелое время. Члены хибинского общества «Мемориал» планировали в этот день собраться у Закладного камня, возложить цветы. Но, увы, помешал коронавирус…
В этом году исполнилось 90 лет с момента, когда в Хибинах появились спецпереселенцы. Это случилось 14 марта 1930 года — на разъезд Белый прибыл первый эшелон с 918 пассажирами особого статуса.
Куда везли? Зачем?
Хибинское общество «Мемориал» всегда с особой тщательностью собирало и документировало воспоминания спецпереселенцев. В свет вышло несколько книг с мемуарами, одна из самых первых называлась «Спецпереселенцы в Хибинах» издания 1997 года. Очень быстро книга стала раритетом. Мне повезло, и у меня она есть, правда, в виде распечатанных на принтере листов. И каждый раз, когда мне нужно уточнить какие-то моменты в истории Кировска, фамилии людей того времени, я открываю свою «мемориальную» папку. И каждый раз испытываю чувство вины — что такое мои неприятности по сравнению с теми трагедиями и испытаниями, которые выпали на долю этих людей?
Вот некоторые отрывки. Первый — из воспоминаний Ольги Васильевны Ершовой, урожденной Соколовой. Ее семью выслали на Крайний Север с обычного севера — из деревни в Вологодской области.
…Семья наша состояла из семи человек. Все трудоспособные, кроме меня (мне было восемь лет). В доме была ручная швейная машинка, которой умели пользоваться все. Трудились на износ, не зная отдыха. Но внезапно оборвалась наша тихая, размеренная жизнь.
В один из студеных зимних вечеров подъехала к дому подвода с возничим и сопровождающим. Вошли в избу. Всем приказали одеваться и садиться в розвальни. Взять с собой ни из продуктов, ни из одежды ничего не разрешили. Ехали всю ночь, 65 километров. Привезли нас в Череповец. Сдали под охрану, разместив на полу в железнодорожном вокзале. И продержали здесь нас два дня: выясняли, везти нас дальше или вернуть домой? Через два дня все же вернули. Но что же мы увидели по возвращении? От дома и двора остались только крыша и промерзлые стены. Все недвижимое имущество, продукты и животных растащили, увели. Мы не знали, надолго ли нас вернули, не знали, что делать и как жить дальше? Все надо было начинать сначала.
Наступило лето 1931 года. Был старинный праздник в деревне, что за десять километров от моей родной деревни Кузнецово. И мы с сестрой и родителями отправились туда в гости к бабушке. Сами понимаете, что можно взять с собой летом, уходя в гости.
Вечером, когда женщины возвращались из сыроварни, к дому бабушки подъехали на телеге двое. Один из них держал перед собой винтовку. Нам приказали садиться в телегу безо всяких объяснений. Люди бежали по деревне за телегой. Бросали нам хлеб, пироги, а охранник отбрасывал их штыком. Отголоски человеческого рева и стона слышались далеко окрест, страх и ужас необъяснимые. Ехали опять всю ночь до Череповца.
Привезли, как и в прошлый раз, на вокзал. Расположились на полу. Кругом охрана. Тут же вскоре подвезли к нам дедушку (87 лет) и бабушку (85 лет), тетю — сестру отца. В полном составе оказалась вся семья — семь человек. Под утро всем приказали грузиться в телячьи товарные вагоны без вентиляции. В вагоне стариков, детей, мужчин, женщин было битком. Куда везли, зачем? Никто не знал. Ехали долго. По пути следования многие заболевали и умирали.
Наконец приехали на станцию Белая (теперь Апатиты). Выгрузили нас из вагонов и повели вперед по шпалам, к речке Белой. Ночь провели на улице.
Поскольку вся семья наша умела портняжничать, то этой же зимой нас перевели в Хибиногорск. Разместили в простую холодную палатку, которая топилась по-черному. Было дымно и очень скученно. Расположена была палатка на горе и однажды сильным ураганом ее сорвало. Тогда я простудилась и заболела. Приходил фельдшер, который сказал, что у меня тиф. Я лежала в палатке в верхней одежде, а платок примерзал к волосам. Долго лечили.
В скором времени привезли нас в Услонку, на тринадцатый километр. В небольшой комнате жили три семьи — четырнадцать человек. Опять нам у дверей отвели четыре места. Здесь умерли бабушка и дедушка… Тем временем в Хибиногорске оборудовали пошивочную мастерскую. Все члены нашей семьи, кроме тети, пошли туда работать. Выделили нам на улице Новая комнату 10-метровку на пять человек в дощатом двухэтажном бараке, в котором прожили 30 лет. Очень долго ходили еженедельно в комендатуру отмечаться.
Спецпереселенцы подвергались строгому контролю. Они обязаны были два раза в месяц являться в комендатуру для регистрации, у них не было паспортов, взамен их выдавали справки, не дающие право выезда за пределы Мурманской области. Они не имели избирательного права, поэтому не голосовали на выборах. Кроме того, их направляли и на самые тяжелые работы.
(Данные государственного архива).
В нашем бараке было 34 комнаты — целая деревня. В конце коридора размещались кухни, туалеты, крылечки. Дежурили по бараку поочередно: нужно было мыть половину коридора и подсобные помещения, подметать, чистить крыльцо от снега.
Отец на крестовинах сколотил стол, две скамейки, два топчана, заменяющих кровать. Вскоре сделали электроосвещение. Мы радовались своему отдельному уголку.
При горбольнице организовали лесхоз, свое подсобное хозяйство, в котором были коровы. Мы рвали для них траву.
Моя тетя работала бетонщицей. Она строила горбольницу, старое здание комбината «Апатит», первую среднюю школу, Дом техника. Я ей ходила помогать, но все писали в наряд тете. Зато план она перевыполняла, и нас отоваривали дополнительно продуктами.
…В 1986 году ездила я домой. В моей деревне из 43 домов осталось одиннадцать. Все пришло в запустение, все искорежено, перерыто, заросло осокой, крапивой.
Члены моей семьи: дедушка, бабушка, отец, мать, тетя, сестра, муж похоронены на старом кладбище на 16-м километре. Сын (старший) Михаил Васильевич Федотов покоится на Северном кладбище в Парголово под Ленинградом.
Были честны и трудолюбивы
Из воспоминаний В.М. Лебедик (в девичестве Чувашовой)
…Год 1930. Мне не было и шести лет. Жили в небольшой деревушке Суханово Курганской области. Наша семья состояла из 11 человек. Детей от двух недель до 10 лет было шесть, а еще бабушка, дедушка, папа, мама и тетя Ксения, которой в 1930 году было 19 лет. Жили дружно. Помню, мы бегали к речке через огород, наблюдали, как женщины полоскали белье, колотили деревянными длинными колотушками половики, тут же развешивали на прясло.
Помню зиму. Напротив небольшого дома через дорогу стоял дом. Он мне казался высоким, большим. Из этого дома как-то утром послышался плач. Покидали домашний уют Лаврентьевы. Это была первая высылка в Тобольск. А к вечеру жители деревни растащили, что могли, по домам. Помню, вынесли зеркало. Несла его одна женщина, а мне казалось, что оно очень большое. У нас в доме не было зеркала.
Тогда в зимние морозы на санях отправились в неизвестный путь две семьи. Говорили, что по дороге Лаврентьева с маленьким ребенком в санях замерзли, остался один хозяин.
Материальное обеспечение спецпереселенцев было несравнимо с материальным обеспечением вольнонаемных, которые пользовались установленными для Крайнего Севера льготами. Из зарплаты удерживались проценты на содержание комендатуры НКВД — сначала 25, потом 15 и 5 процентов. Отпуск был всего 12 дней. Но так продолжалось не всегда. Через пять лет при четком соблюдении установленных правил спецпереселенцы имели право на полное восстановление в гражданских правах.
(Данные государственного архива).
Комиссия по высылке действовала. В это время уже создавалась первая коммуна. Надо было вновь кого-то готовить на высылку. Жребий пал на нас. Всю весну и лето деда часто вызывали в правление, держали по несколько дней в кутузке, просили вступить в коммуну, но дед был непреклонен.
В августе стали выселять нас. Везли в телегах на станцию Мишкино. Разгрузили около железной дороги, охраняли. Из всех деревень везли людей, слышался плач, причитания. Нам ничего не разрешали взять с собой, а в других деревнях брали, что под силу было.
Мама была батрачка, у нее справка из сельсовета, но справку отняли, лишили права быть батрачкой, правда, предложили сначала вернуться с детьми в дом. Могла ли она с шестью детьми жить одна? Папа сказал: «Вместе жить, вместе и помирать».
Погрузили в товарные вагоны. Мы спали вповалку на верхних нарах, на нарах внизу спали старшие. Посреди в полу дыра для нужды, закрывалась доской, везли нас долго. В Карелии состав остановили, нам разрешили выйти, но не отходить от вагонов.
7 сентября 1930 года нас привезли в горы. Разгрузили у дороги. Сейчас эта дорога напротив гаражей комбината «Апатит», а с другой стороны через железную дорогу — вокзал.
Помню, как мы со своим скарбом сидим около дороги, а дед берет небольшие ведра и куда-то уходит, а потом приносит пшенную кашу.
Нас поселили в бараке. Сколько было человек в этом бараке — трудно ответить. О гигиене нечего было думать. Начались болезни, каждое утро выносили мертвых. Каждый день на подводах увозили на прожарку вещи, чтобы уничтожить вшей. Ходили в баню около озера. Воровства не было, жили одной семьей. Заболела и вскоре умерла у нас Леночка. На кладбище дед с дядей Колей несли ее на носилках. 16 километр — первое кладбище, где захоронены почти все переселенцы.
Трудно жилось взрослым, но они были честны и трудолюбивы. Наши отцы днем работали на АНОФ-1, а вечером строили щитовые бараки. К весне 17 семей из палаток переехали в барак. В бараке жили одной семьей, умели не только трудиться, но и веселиться. Нам дали комнату 12 квадратных метров на семью из 11 человек.
Помню, как дед пришел из магазина в 1932 году и говорит: «Я разговаривал с Кировым. Выхожу из магазина и вижу: народ стоит кружком, а в середине какой-то мужчина. Задают вопросы спецпереселенцы, а Киров отвечает, что привезли нас для строительства нового города, знает, что труженики были в деревне, такие здесь нужны. Город построите, улучшатся условия жизни, дети будут учиться в каменной школе». Как говорил дедушка, Киров был прост, и люди поверили каждому его слову.
Питание было превосходное. На прилавках — большие окуни, мясо, крупы, хлеб, мука и водка. Наши отцы получали мало и ни разу не брали дорогие продукты.
Город строился, появилась первая средняя школа. Открылся на 23 км детский санаторий. Там я подружился с Зоей Шиловой, она была ласковая девочка. Эти дни я помню до сих пор.
Работали, учились, жили
Из материалов Государственного архива Мурманской области в Кировске.
Бывшие крестьяне, привыкшие жить и работать на земле, в Хибинах вынуждены были учиться новой жизни. С первых дней строительства в тресте «Апатит» была развернута большая работа по подготовке квалифицированных кадров из числа спецпереселенцев. Они учились на рабочих местах у квалифицированных кровельщиков, слесарей, токарей, столяров, плотников.
14 августа 1931 года открылась школа ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества). В школе учили квалифицированных рабочих по основным горным и обогатительным специальностям. 31 октября 1931 года в Хибиногорске состоялось торжественное открытие горно-химического техникума. В первый год на учебу было принято 183 человека. На одинаковых условиях были приняты и дети спецпереселенцев.
В 1933 году была открыта фельдшерско-акушерская школа, позже получившая название Кировский медицинский техникум (а теперь Кольский медицинский колледж). Больше половины первых студентов составляли дети спецпереселенцев.
К 1931 году трест уже имел 2,5 тысячи квалифицированных рабочих, в основном бывших спецпереселенцев. В кировском госархиве есть список ударников обогатительной фабрики среди поселенцев, подлежащих премированию к 1 мая 1933 года. Кроме премий, им выдавали подарки — одежду и обувь, что было очень ценно в те годы…
За неполные пять лет (на 1 января 1935) в Хибины привезли 21325 спецпереселенцев, они составляли 70 процентов населения района.
