«Мы с Колей просто перестали жить в одном доме и спать в одной кровати. Но в нашей семье существенно ничего не изменилось. Как он лампочки не вкручивал, так и не вкручивает. А то, что он делал раньше, — делает и теперь», — рассказывает Мария Голубкина.
— Мария, вашей дочери Насте всего 17 лет, а вы уже отпустили ее учиться в Англию. Наверное, к этому привыкнуть трудно: приходишь домой, а ребенка там нет.
— 17 лет — это не ребенок. Это человек, у которого своя жизнь. Как и у Вани — ему 13 лет, и он предпочитает сейчас жить с отцом. Как вы говорите? Приходишь домой, а ребенка там нет? Но вот я сейчас вообразила: такая Зинаида Петровна в 74 года пришла домой, а там ее ждет 41-летний ребенок… Нет, я такую семью не хочу! Да, когда Настя изъявила желание учиться за границей — мне было дико страшно, больно, грустно. Мне это не нравилось на уровне идеи, потому что я консерватор. Мой дед говорил: «Маня, зачем тебе Англия, зачем тебе Франция, когда в Рязани так красиво!» Это правда, в Рязани действительно красиво. Но я понимала, что не могу ничего дочери запрещать. Мне главное было понять: это ее собственное желание или навязанное папой? Оказалось, что она сама так решила. И тогда я подумала: чего плохого, если девочка поучится где-то чему-то, а потом привезет эти знания сюда…
— Она вернется в Россию, думаете?
— Конечно! Здорово бросить свой дом и куда-то поехать на время, учиться. Но жить… Жить надо только там, где родился! Она просто не сможет иначе. Разве можно жить там, где не идет снег?
— Мария, а почему Ваня живет с отцом, а не с вами?
— Ваня живет со всеми. Просто ночует у Коли (бывший муж Голубкиной — Николай Фоменко. — Прим. ред.) — это удобно, ближе добираться до школы.
— Вы не испытываете ревности по этому поводу?
— Коля живет от меня в двух километрах, какая ревность? Будто бы мы раньше с сыном обязательно виделись каждый день. В восемь утра он уезжал, в девять вечера приезжал. Меня в это время еще и дома не было… Как-то раз я была в монастыре и спросила у монахов: «Что должен сделать для сына отец?» Они говорят: «Отец должен сделать только одно: научить сына работать». И вот у Коли с Ваней свои какие-то мужские занятия, интересы, секреты. Во-первых, они ходят в баню и у них там целый банный ритуал. Во-вторых, они ездят на какой-то завод автомобилей, копаются в двигателях. Чисто мужские занятия! Ну и почему я должна ревновать? Единственное во всем этом безобразие — что дети завели собак и оставили их всех мне. Совершенно не ухаживают за животными!
— Сколько у вас сейчас собак?
— Три. Последнюю, Оливку, завел Ваня. Гладкошерстный фокстерьер, самая модная порода в начале XIX века. Хотя Ваня хотел джек-рассела. Я отговаривала: «Ты с ума сошел? У нас есть уже две собаки, зачем еще?» А он: «Это — у нас. А я хочу собственную». Тогда я сказала: «Хорошо. Но пусть это будет не джек-рассел». Дело в том, что у нас уже был один такой пес и он убежал в прошлом году. Эти собаки имеют такую манеру — сваливать. Удирать! Говорю: «Нет, больше я эту сволочь не куплю. Давай тогда уж возьмем предка джек-расселов — гладкошерстного фокстерьера. Это то же самое, только лучше, умнее и дешевле в два раза». Ведь священник по имени Джек Расселл вывел свою породу именно из гладкошерстных фокстерьеров — просто немного их ухудшил. Правда, Оливка у нас тоже умудрился потеряться. Но у него есть татуировка на животе с номером, вот по ней его и нашли. Где-то через неделю в двенадцать ночи зазвонил телефон: «Здравствуйте, такая-то собака с таким-то номером — это ваша? Мы ее хотим вам вернуть. Вы не могли бы прямо сейчас приехать?» Я говорю: «Знаете, сейчас двенадцать часов ночи, давайте завтра». А они: «Мы ее тогда вам сами подвезем! Если честно, мы ее сначала не хотели вам отдавать, думали оставить себе… Она такая милая! Но у нас дома две кошки, и она на них все время охотится! И потом: грызет мебель, лазает по шкафам… Собака, знаете ли, с фантазией. Дома одну такую не оставишь. Мы даже спать боимся ложиться, пока она с нами». — «Ну да, — говорю. — Все наши собаки ведут себя как семейка Аддамс». И вот Оливку привезли. Пес был отмытый, весь в бантах, довольный, отъевшийся. Утром я позвонила сыну: «Вань, собаку-то вернули». А он: «Вот видишь, мама! Оливка у нас нигде не пропадет».
— А почему Ваня не взял собаку с собой к Коле?
— А зачем? Будто бы он там станет за ней ухаживать… Одно время у нас были дикие скандалы на эту тему. Потом я поняла, что это бесполезно. Бессмысленно говорить: собака накакала, а ведь это ты ее завел! Дети заводят животных, просто чтобы с ними обниматься, чтобы было кого-то жалко. А не для того, чтобы убирать за ними. И приучить ребенка ухаживать за животным очень трудно.
— Вы вообще когда-нибудь детей за что-нибудь наказывали?
— Помню, когда дети были маленькие, я пришла с вопросом, надо ли их наказывать, к своей подруге Жене — она старше меня лет на 18. Я спросила ее: «Жень, вот если я по попе дам или накричу — это же будет детям обидно?» Она ответила: «Когда по попе — это не обидно, если от матери и по справедливости». И действительно, мама — она зря бить не будет! Если и даст по заднице по необходимости — сама же первая будет переживать. Так что, когда мама — это нормально. А вот отец, конечно, никогда в жизни не должен руку на ребенка поднимать. Ни один отец! Именно так у нас и было. Ни Настя, ни Ваня никогда не плакали, когда я им по задницам давала. Недавно я спросила Настю: «Ты за что-нибудь на меня обижаешься?» Она говорит, что нет и я всегда была абсолютно права.
— А как Коля наказывал детей?
— Папаша у нас — орел! Он только посмотрит — дети уже в ужасе. Они просто дико боятся, что отец будет недоволен. Это для них пострашнее, чем я со своим ремнем.
— В угол ставили, компьютера лишали в качестве наказания?
— Никогда в жизни! Мне проще было дать по заднице, учинить какую-то разборку, чем лишать ребенка чего-то, к чему он привык. Это же его жизнь, его комфорт! Ты сидишь в Интернете 24 часа в сутки? Господи, да если в результате ты станешь Стивом Джобсом — то хоть обсидись там! Не надо рулить их жизнями, заставлять что-то делать. Есть у меня пример моих друзей. Они мечтали, чтобы их ребенок поступил в медицинский институт. А ребенок хотел стать художником. Ну, и в итоге что? Девочка окончила медицинский институт, по специальности не работает, но и художником не стала. Дайте возможность детям быть самими собой! Даже если дочь пришла и говорит: «Мама, знаешь, я курю», я ей отвечу: «Ну и дура». — «Что, не будешь орать?» — «Не буду. Если я буду орать, ты просто станешь курить тайно и, может быть, даже в два раза больше. А если я скажу, что ты дура, возможно, ты перестанешь это делать». И потом, как можно сказать «не кури», если я сама курю? Нельзя запрещать. Нельзя создавать человеку такие условия, когда он вынужден протестовать — это ужасно. Дайте ему возможность, в конце концов, ошибиться!
— Что же получается, детям надо все позволять?
— Нет, конечно. Мои дети прекрасно знают, что такое «нельзя». Родители балуют тех, кто им не нужен. Вы можете быть мультимиллиардерами и при этом не избаловать ребенка. А можете быть абсолютно нищими, а у вас вырастет избалованная свинья. Отец должен учить детей работать. А мать — быть хорошими людьми. Для этого с детьми надо много разговаривать.
— Ну, это когда возраст такой, что они уже понимают…
— Да они в любом возрасте понимают! Знаете, я, когда была беременна Настей, на 38-й неделе прихожу к врачу, она щупает мой живот и говорит: «Придется кесарево сечение делать. Тазовое предлежание». Я взмолилась: «Ну, может быть, можно что-то сделать, чтобы она перевернулась? Есть же, наверное, какой-то способ?» А врач мне: «Я, конечно, в это совершенно не верю… Но некоторые женщины утверждают, что с плодом можно договориться. С моей точки зрения, это бессмысленно, но можете попробовать». И вот я прихожу домой и говорю своему животу: «Значит, так! Если ты не перевернешься, то будешь рождаться как попало. Поняла?» Через несколько дней я опять прихожу к тому же доктору, а она страшно удивляется: «Этого не может быть! Срок слишком большой! Но она у вас как-то перевернулась». А вы говорите — не понимают!
— У вас дети спокойные, умные и очень симпатичные…
— Они довольно разные по характеру. Ваня, например, за всю беременность никуда не переворачивался — он сразу лежал так, как надо. Он — спокойный, а Настя — ураган. Эту чуму просто невозможно было остановить! Она могла с третьего этажа на велосипеде съехать. И самое смешное, что в приключения попадала не она, а как раз Ваня. Потому что мы за ним не следили, думали: он спокойный, осторожный, что с ним может случиться?
— Как вы думаете, в чем залог счастья детей?
— Чтобы было как у нас: папа богатый, а мама красивая. А что еще нужно? Причем это не зависит от количества денег. И от женской красоты тоже. Просто всем девочкам надо с малолетства говорить: ты красивая. А всем мальчикам: ты богатый. И тогда они сами вырастут спокойными и счастливыми, и их дети будут спокойны и счастливы.
— Со стороны кажется, что Николай очень хороший отец.
— Он очень хороший отец! Он просто безумно прекрасный отец! А я горжусь этим.
— Про вас можно сказать, что вы — сумасшедшая мать?
— Знаете, когда Настя родилась, я поняла, что больше мне на свете покоя не будет. Я стала так переживать за нее, что просто сходила с ума. Каждые десять минут бегала смотреть, дышит ли. Со вторым ребенком было уже по-другому. И я так понимаю, глядя на своих друзей, что с седьмым — еще проще. Вот я звоню своей подруге Оксанке Охлобыстиной, а она мне спокойным голосом сообщает, что Савва сломал ногу, а у Анфиски температура 40. Спрашиваю: «И что же ты делаешь?» — «Уроки с Василием». Так что рожайте больше — будет спокойнее. Просто сил не будет нервничать. С другой стороны, одна женщина-педиатр предупредила меня: «Беспокойство за детей не проходит никогда. И дальше будет только хуже! Чем они старше становятся, тем страшнее. Просто ты привыкнешь к этому чувству». И ведь так оно и есть! Совсем другое дело — внуки! Года два назад я поняла, что хочу внуков. Я поехала в Болгарию, в мамину квартиру. Мне нужно было уединиться, чтобы почитать что-то, подготовиться к одной роли. И вот 20 дней я провела там. Иногда выходила к бассейну. И там ползали маленькие детишки и ходили дядьки, которые вились вокруг меня, пытались познакомиться. Я поняла, что с дядьками мне неинтересно, я с ними ничего не хочу. Смотрела на малышей и понимала, что хочу быть бабкой. Хочу именно внуков, потому что свой ребенок — это ответственность. Но когда у ребенка есть мамаша и папаша, ты можешь просто ему радоваться и с ним развлекаться. Я думаю, внуки — самое лучшее, что есть в жизни!
— Ваша мама — Лариса Голубкина — внуками занимается?
— Она отличная бабушка. Она и мне была абсолютно идеальной мамой: и когда я была маленькая, и даже в переходном возрасте. Мы дружили. Это сейчас у нас отношения изменились, стали другими. У Ларисы Ивановны Голубкиной есть свое мнение обо мне, и ей дико хочется, чтобы я соответствовала ее представлениям. Моя мама сама ездит на мини-купере, у нее йорк и чихуахуа, она любит шопинг, покупает дорогие сумки, много путешествует — у нее есть возможность, она все это делает на свои собственные деньги, заработанные своим трудом в 74 года. Это я у нее скорее могу занять, а не она у меня! В моем представлении, я должна ее содержать, но мама мне не дает такой возможности. Она говорит: «Ну а как бы ты хотела? Чтобы я в инвалидном кресле сидела, а ты бы мне слюни утирала? Ты видишь, я счастливая и свободная, не мешай мне». Моя мама может прийти в кино, купить попкорн и вместе с моими детьми смотреть какую-то глупую комедию. Они смеются, радуются и получают удовольствие. Это я сижу, как вредная бабка, и брюзжу: «Я не понимаю, чего вы так ржете! Что хорошего? Это же не Вуди Аллен!» Моя мама имеет удивительную, уникальную способность получать удовольствие от жизни. И чем она старше, тем становится моложе. Это меня жутко бесит — так же, как ее раздражает, что я ей говорю: «Лариса, ты несерьезно относишься к жизни!» Она мне: «Хватит, ты достала, сколько можно!» То есть у нас все наоборот. Я отношусь к ней как к дочери, а она против меня бунтует. А вот с Настей они просто закадычные подружки. Круг их интересов проходит через магазины одежды и косметики. Они всюду ходят вместе — в Большой театр, в консерваторию, за сапогами. У них хорошая компания, меня они не берут. Потому что им мало, что я могу сходить с ними в оперу — им нужно, чтобы еще и за сапогами. А мне скучно идти за сапогами! Причем они дико скандалят, говорят мне: «Девочка должна наряжаться, носить платья!» А я отвечаю: «Слушайте, вот вы такие девочки, а я другая».
— Но вы говорите, в детстве мама была для вас идеальной. Как же она вас воспитывала?
— Мамин метод был один: она мне никогда не врала, но все время меня обманывала.
— Как это?
— Она мне никогда не говорила правду, но всегда давала возможность о ней догадаться. Дети ведь правду считывают просто как рентген! Мама могла словами сказать одно, а я знала, что все совершенно не так. Это можно сравнить знаете с чем? Ну вот, например, ты приходишь к врачу, и он видит, что у тебя прыщ огромный на лбу. Но ты говоришь: «Знаете, доктор, я вообще-то прихрамываю». А он вам: «Да- да, я вижу…» Вот и мама так же. Не то чтобы она хотела меня обмануть в чем-то, просто у нее язык не поворачивался сказать, как есть.
— И что, вы своим детям всегда говорите правду?
— Мы договорились когда-то с Колей, что никогда в жизни не будем обманывать наших детей! Пусть самая страшная, беспощадная, но правда. И мы им всегда внушали: что бы ты ни натворил в своей жизни, никогда не ври! Но нужно отметить, что неудобных вопросов мои дети не задавали. Наверное, просто не успевали. Потому что я, не дожидаясь неудобных вопросов, им неудобно отвечала. Я была с ними так откровенна, что они даже просили: «Мама, не говори об этом!» — «Нет, а почему вы не хотите об этом поговорить? Я хочу». А они: «Фу-фу, бе-е-е. Мам, ну, пожалуйста, ты можешь помолчать и не рассказывать? Ну мы же все-таки дети, хватит уже!»
— А дети спрашивали, почему получилось так, что их папа не живет с вами, почему семья разрушилась?
— У нас ничего не разрушилось! Мы просто перестали жить в одном доме и спать в одной кровати, а в остальном ничего не поменялось. Мы с Колей решили друг другу не мешать жить. Но от этого не перестали быть семьей: мамой и папой. В нашей семье существенно ничего не изменилось. Как он лампочки не вкручивал, так и не вкручивает. А то, что он делал раньше — делает и теперь.
— У вас есть разделение, кто из детей ближе к маме, а кто к папе?
— Все меняется. То Ваня ближе мне, то Настя. Сейчас, например, Ваня абсолютно папин. А Настя — опять мамина. Еще Настя очень любит Машу Миронову. Маша для нее — пример, а не я. Если надо как-то подействовать, я угрожаю: «Тете Маше скажу!»
— Но почему именно Маша Миронова — пример?!
— Потому что Маша очень ответственная и красивая. Они созваниваются, Настя что-то рассказывает ей, советуется. Это нормально, ведь не все можно рассказать родной матери. Так что у нас все схвачено! Маша доступным языком объяснит, почему надо сделать так, а не иначе.
— Вашей жизнерадостности можно только позавидовать. Неужели никогда не бывает грустно, что дети выросли, разлетелись из гнезда?
— Знаете, вот нынешний Новый год был первым, который я встречала одна. Настя осталась в Лондоне с друзьями, а Ваня с папой уехали в Европу. У друзей свои семьи, у мамы своя жизнь, мне никого не хотелось обременять, и я осталась дома. И знаете, мне даже понравилось! Это упоительное чувство, что ты предоставлена сама себе, что хочешь, то и делаешь… Но, наверное, через несколько дней я все равно загрустила бы. Но не успела! В первых числах января я занималась какими-то домашними делами, смотрела телевизор, и вдруг — звонок по домофону. Я никого не ждала. Выглядываю в окно — а там Ваня и Настя, держат огромную живую елку. Веселые, румяные, кричат мне: «Мама, сюрприз! С Новым годом! Давай справим еще раз, втроем!» Я люблю сюрпризы, да и сама не раз разыгрывала друзей и родных. Но тут мои собственные дети по-настоящему удивили меня. И я подумала: «Ну а что я удивляюсь? Это же мои дети! На кого же им быть похожими, как не на меня?»
